Глава 4. БЕРЛАДНИКИ, БРОДНИКИ, ГАЛИЦКИЕ ВЫГОНЦЫ

Р.А.Рабинович

4.1. Берладники.

Ни одна из групп населения в Карпато-Подунавье в ХII-ХIII вв. не вызывала в русской историографии столько интереса, сколько упоминаемые в русских летописях Берладь и берладники. С одной стороны, интерес подогревался возможным существованием в низовьях Дуная русского этнического массива и даже, как многие полагают, отдельного русского княжества, отрезанного от основных русских земель. С другой, уникальностью судьбы князя-изгоя Ивана Ростиславовича Берладника, широко известного своими похождениями на Руси, злейшего врага и преданного друга сильнейших властителей русских княжеств, ведшего длительную и непримиримую борьбу за княжеский стол в Галиче. В отличие от других сюжетов русских летописей сообщения о берладниках и князе Иване Берладнике вызвали интерес и в румынской историографии. Но надо признать, что своеобразным допингом для возбуждения исследовательского интереса к Берлади, берладникам и самому князю-скитальцу Ивану Ростиславовичу Берладнику послужила сенсационная публикация известным румынским писателем Б.Хаждеу т.н. «Грамоты Ивана Берладника 1134 г.».

Здесь же необходимо отметить, русские исследователи дореволюционного времени мало внимания уделяли истории берладников. Больше других об этом писали С.М. Соловьев, К.Я. Грот, Н.П. Барсов, Н. Молчановский, С.М. Середонин (Грот 1881: 273; 1889: 74,236-238,303; Барсов 1885: 113-115; Молчановский 1883: 80-85; Середонин 1916: 184-186). Затрагивая этот период в истории региона, ученые главное внимание уделяли вопросу об аутентичности Грамоты Ивана Берладника 1134 г. (Протоколы 1897: 103; Голубовский 1884: 207; Дашкевич 1904: 366-381; Мутафчиев 1928: 20-23; Соболевский 1897: 173-174; Богдан 1897: 164; ПРП 1953: II,26-31; Насонов 1951: 143). Румынская историография подлинность грамоты с момента ее публикации единодушно отвергала (Богдан 1897: 163-164; Panaitescu 1932; Spinei 1994: 21).

Русские ученые практически единогласно считали берладников населением, по своему образу жизни приближающемся к более позднему казачеству. Румынские исследователи считали их принадлежащими к восточнороманскому этносу (Мохов 1964: 81-82). Наибольшие споры у румынских авторов вызывало и вызывает отождествление Берлади русских летописей с молдавским городом Бырладом, этническое происхождение берладников и их государственная принадлежность (Iorga 1927-1928: 147-150; Chihodaru 1963: 237-238; Balan 1928: 15-17; Olteanu 1974: 30-32; Spinei 1994: 21; Мохов 1964: 83).

Если в дореволюционной русской историографии больше обсуждался вопрос об аутентичности Грамоты Берладника 1134 г., то в советской литературе послевоенного времени акцент сместился на проблемы истории непосредственно самой Берлади. При этом часть авторов ссылается на грамоту 1134 г. как подлинный документ, не предлагая в защиту ее достоверности каких-либо аргументов, другие же продолжают доказывать ее фальсифицированность (Котляр 1985; Перхавко 1996; Коновалова, Перхавко 2000).

Смещение акцента привело даже к возникновению традиции видеть в Берлади особое русское княжество. Летописную Берладь М.Н. Тихомиров, например, считал "особым княжеством, принадлежащим боковой линии галицких князей", а берладников - предшественниками позднейших бродников (Тихомиров 1947: 154; Он же 1956: 209). А.Н. Насонов довольно противоречиво высказывался по поводу статуса Берлади: он считал ее зависимой от Галицкого княжества землей, но при этом независимой волостью (Насонов 1951: 141-142). Прямым предшественником Молдавского государства назвал Берладь молдавский историк Н.А. Мохов (Мохов 1978: 49-52). Фактически уже настоящим государством выглядит Берладь в книге И.П. Русановой и Б.А. Тимощука. Эти авторы определили границы Берладского княжества, этнический состав и социальную структуру его населения (Русанова, Тимощук 1981: 84-89). Против придания Берлади статуса настоящего княжества определенно выступают лишь В.П. Шушарин (1972)и В.Б. Перхавко (Коновалова, Перхавко 2000).

Отношение современной румынской историографии полнее других авторов отразил В. Спиней. Берладников В. Спиней относит к кочевому или полукочевому населению тюркского происхождения. Он отвергает связь между летописной Берладью и молдавским городом Бырладом, считает принципиально невозможным существование в Южной Молдове в ХII в. русского княжества, зависимого или независимого от Галича или Киева. Берладников исследователь считает "временными жителями" в Карпато-Днестровских землях, не оказавшими существенного влияния на историю региона и на постоянно проживавших в нем восточных романцев (Spinei 1994: 177-180).

Подведем итоги историографической части. Итак, основные вопросы, интересовавшие исследователей в связи с берладниками, следующие: а) этнический состав берладников; б) политический статус земли берладников (княжества?); в) подлинность Грамоты Ивана Берладника 1134 г. и тех сведений, которые она сообщает; г)локализация летописной Берлади.

По поводу этнического состава берладников в русской и румынской литературе были высказаны следующие мнения: русские, восточные романцы, кочевое или полукочевое население, полиэтничное население, по своему образу жизни и социальному статусу напоминающее более поздних казаков.

Политический статус Берлади: независимое политическое объединение, напоминающее Запорожскую Сечь; удельное галицкое княжество; особое княжество, зависимое или независимое от Галицкого княжества.

По вопросу о грамоте 1134 г.: подлинник; фальсификат.

Локализация Берлади в русской и молдавской (советского периода) литературе была связана исключительно со средневековым молдавским городом Бырладом, расположенным на одноименной реке. Румынские исследователи данную локализацию отвергают, ссылаясь на отсутствие археологических слоев ХII-ХIII вв. на этом средневековом поселении, а саму связь в названиях молдавского Бырлада и летописной Берлади иногда попросту игнорируют.

Мнение же автора данной работы по этим поднятым в историографии вопросам будет высказано в ходе дальнейшего изложения.

4. 1. 1. Князь Иван Берладник и берладники.

Сведения о берладниках содержатся в русских летописях и Грамоте Берладника. Непосредственно берладники в летописях упомянуты только два раза. Один раз упоминается Берладь. Значительно чаще упоминается князь Иван Ростиславович Берладник. Рассмотрим все летописные известия в хронологическом порядке и остановимся на основных вехах их истории.

Звенигородский удельный князь Иван Ростиславович, сын перемышльского князя Ростислава Володаревича, упоминается в летописях с 1144 г. Воспользовавшись отсутствием галицкого князя Владимира Володаревича, отправившегося на длительную охоту, галичане пригласили Ивана из Звенигорода занять галицкий стол. В результате сражения с войском Владимира Володаревича Иван был вынужден бежать на Дунай, а затем в Киев к великому князю Всеволоду Ольговичу (ПСРЛ 1962: II,316-317).

В 1146 г. покровительствующий Ивану Ростиславовичу киевский князь Всеволод Ольгович попытался отбить у галицкого князя Владимира Володаревича Звенигород, но неудачно. В том же году князь Всеволод умер, и Иван Ростиславович, за которым с этого момента в летописи закрепляется имя, или, как предпочитают говорить некоторые исследователи, прозвище "Берладник" перешел на службу вместе со своей дружиной к его брату Святославу Ольговичу. Уже в начале следующего 1147 г. он перешел на службу к смоленскому князю Ростиславу Мстиславичу (ПСРЛ 1962: II, 329, 334, 338).

На этом его деятельность наемного полководца не закончилась. В 1149 г. летописи отмечают его на службе у Юрия Владимировича Долгорукого. При этом Новгородская первая летопись называет его «Берладским князем» (НПЛ 1950: 28). Последующие восемь лет Иван Берладник провел на службе у Юрия Долгорукого в Суздале. Когда последний стал киевским князем, к нему обратился его зять Ярослав Владимирович Галицкий с просьбой выдать ему Берладника. Юрий Долгорукий хотел это сделать. Иван Берладник в цепях был доставлен из Суздаля в Киев, но затем под давлением киевского духовенства Юрий Долгорукий отменил свое решение и отослал Берладника обратно в Суздаль. По дороге Ивана Берладника отбил черниговский князь Изяслав Давыдович (ПСРЛ 1962: II,488).

После смерти Юрия Долгорукого великим киевским князем стал черниговский князь Изяслав Давыдович. Последнему верой и правдой служит Иван Берладник. В 1159 г. Ярослав Галицкий, собрав коалицию князей против Изяслава Давыдовича, в которую привлек венгров и поляков, обратился с требованием к последнему выдать ему Берладника (ПСРЛ 1962: II,496-497). И хотя Изяслав отказался это сделать, Иван Берладник бежит к половцам. Летописное известие об этих событиях содержит ценную информацию об антигалицкой деятельности Берладника на Дунае и упоминает первый раз берладников:

"Иванъ ... еха в поле къ Половцемъ. и шедъ с Половци и ста в городехъ Подунайскый и изби две кубаре и взя товара много в нею. и пакостяше рыболовомъ Галичьскымъ. и приидоша к нему Половци мнози. и Берладники оу него искупися 6000. и поиде къ Кучелмину и ради быша ему. и отуда къ Оушици поиде и вошла бяше засада Ярославля в городе и начаша бити крепко засадници из города. а смерды скачу чересъ заборола. къ Иванови и перебеже ихъ. И хотеша Половци взяти городъ. Иванъ не да имъ взяти и розгневшеся Половци. ехаше от Ивана..." (ПСРЛ 1962: II, 496-497).

Данное известие интересно и тем, что показывает независимость Карпато-Днестровских земель в этот период от Галицкого княжества. Кучелмин и затем Ушица были пограничными галицкими городами, куда Иван подошел со своим войском. В то же время любопытна независимость Ивана Берладника от половцев. Он не побоялся им отказать в их желании "взять город". Видимо это было чревато грабежами и выходом ситуации из-под его контроля. В то же время половцы, даже разгневавшись, просто уехали от Берладника прочь, не вступая с ним в дальнейший конфликт. Возможно, дело здесь было не только в шести тысячах берладников, остававшихся с Иваном, а в особенностях взаимоотношений между половцами и Берладью. Если полагать, что половцы, пришедшие с Иваном к Ушице, были "местными" - дунайскими, то можно предположить, что Берладь, где бы она ни находилась, была независима от половцев. К этому моменту мы вернемся позднее.

Уход половцев ослабил силы Ивана перед лицом наступающего на него галицкого войска. Он оставляет свои планы и вновь отправляется в Киев под защиту киевского князя Изяслава Давыдовича. В том же 1159 г. Изяслав Давыдович совершает поход на Ярослава Галицкого "ища волости" Ивану Ростиславичу (ПСРЛ 1962: II, 498).

В результате войны между Киевом и Галичем киевский князь Изяслав Давыдович был смещен с престола своими врагами и в Киеве "сел" враг Ивана Берладника князь Ростислав Мстиславич. И как следствие, враждебные действия берладников против Киева не заставили себя ждать: в 1160 г. берладники ограбили важнейший киевский порт на Днепре Олешье. "Посла Ростиславъ ис Киева Гюргя Нестеровича и Якуна в насадехъ на Берладники. иже бяхуть Олешье взяли и постигше я оу Дциня избиша я и полонъ взяша.." (ПСРЛ 1962: II, 505).

Данное известие любопытно тем, что в нем упомянуты берладники без связи с Иваном Берладником. Также важно упоминание о нижнедунайском городе Дичине, которое может способствовать выяснению локализации Берлади. Последнее известие летописей об Иване Берладнике рассказывает о его трагической гибели в 1162 г. в греческой Солуни от яда (ПСРЛ 1962: II, 514). Историки предполагают, что он был отравлен убийцей, подосланным Ярославом Галицким, или же византийцами, заинтересованными в союзе с галицким князем (Котляр 1985: 106; Перхавко 1996: 72; Коновалова, Перхавко 2000: 74). В 1189 г. овладеть галицким престолом попытался сын Ивана Берладника Ростислав. Галицкие бояре призвали его, но в самый решительный момент изменили ему. Он был ранен в бою с венграми и взят в плен. Венгры приложили смертельный яд к ранам Ростислава, отчего он умер (Молчановский 1883: 82).

И, наконец, последнее летописное известие, имеющее отношение к рассматриваемому вопросу, неоднократно привлекающееся исследователями. В 1174 г. Андрей Боголюбский разгневался на Ростиславичей и велел им передать: "... не ходите в мое воли. ты же Рюриче поиди вь Смолньскь кь брату во свою отчиноу а Давиду рци а ты поиди вь Берладь а в Руськои земли не велю ти быти.." (ПСРЛ 1962: II, 573).

Таковы все летописные известия, имеющие отношение к Берлади, берладникам и "берладскому князю" Ивану Ростиславовичу. Ценные сведения об истории Берлади содержатся в так называемой грамоте Ивана Берладника 1134 г. К ее анализу мы и приступаем далее.

4. 1. 2. Грамота 1134 г.

Приведем текст грамоты: "У име отца и сына [и святого духа]: аз, Иванко Ростиславовичь от стола Галичского, кнезь Берладськы сведчую купцем [месии]бриським да не платет мыт у граде нашем [у Ма]лом у Галичи на изклад, разве у Берлади и у Текучом и о[уч]радох наших. А на исъвоз розьным товаром тутошным и угръськым и руськым и чес[кым], а то да платет николи жь разве у Малом у Галичи. А кажить воевода. А на том обет. [В лето] от рождества Христова, тисещу и стъ и тридесять и четире лет месяца мае 20 день." (ПРП 1953: II, 26).

Из современных исследователей поддельной грамоту считают Н.Ф.Котляр, О.А.Купчинский, В.Спиней, В.Б.Перхавко (Котляр 1985: 101; ДПИ 1991: 66; Перхавко 1996: 72-73; Коновалова, Перхавко 2000: 75-78; Spinei 1994: 78-79). Подлинным документом грамоту Берладника признали И.А. Линниченко, Д.И. Иловайский, П.В. Голубовский, Н. Дашкевич, М.С. Грушевский, П. Мутафчиев, В.Т. Пашуто, В.В. Мавродин, М.В. Левченко, А.А. Зимин, А.Н. Насонов, и др. исследователи (Протоколы 1897: 103; Голубовский 1884: 207; Дашкевич 1904: 366-381; Пашуто 1950: 169-171; Левченко 1956: 437-438; ПРП 1953: II,26-31; Насонов 1951: 143; Соболевский 1897: 173; Коновалова 1991: 47).

Большинство из этих исследователей оговорилось, что необходимо пока воздержаться от полного решения вопроса о подложности грамоты (Дашкевич 1904: 381; Насонов 1951: 143). У А.А. Зимина сомнение вызывает не подлинность грамоты, а ее дата. Он полагает, что следует читать вместо "тридесять" - "четыредесять", то есть датировать 1144 г., то есть временем, когда впервые упомянут в летописи Иван Ростиславович (ПРП 1953: II,31). Заметим, в списке исследователей, сторонников подлинности Грамоты, практически не видим ныне действующих исследователей.

Румынская историография и ранее, и теперь подлинность грамоты практически единодушно отвергает (Богдан 1897: 163-164; Мохов 1964: 82-83; Panaitescu 1932: 46-50; Boldur 1988: 225-232; Cihodaru 1963: 238-242; Onciul 1968: 684-685; Giurescu 1967: 25-27).

Следует обратить внимание на следующий момент. Исследователи, которые считают грамоту поддельной, продолжают и в новейших исследованиях это доказывать (Котляр 1985: 101; Перхавко 1996: 72-73; Коновалова, Перхавко 2000: 75-78). Исследователи, которые придерживались мнения об аутентичности грамоты, ссылались на нее, как на подлинный документ, как бы не замечая всего того, что наработала в плане аргументов фальсифицированности противоположная сторона. Последним, кто пытался аргументировать подлинность грамоты, был еще Н. Дашкевич (Дашкевич 1904).

Происхождение грамоты Берладника весьма загадочно, как говорил А.И. Соболевский, «происхождение этого документа покрыто сказочным туманом» (1897: 173-174). Она была опубликована известным румынским писателем Б.П. Хаждеу. Он рассказывает, что она была доставлена его отцу в 1848 г. русским офицером Викентием Рольским. Документ, по словам Б. Хаждеу, был написан на пергаменте, полууставом, выцветшими чернилами. Отец Б.П. Хаждеу сделал копию с оригинала рукописи, но сам оригинал вскоре утерял. В 1860 г. в ясском журнале "Instructiunea publica, revista septemanara din Moldova" Б.П. Хаждеу публикует впервые эту грамоту. Но вскоре после публикации исчезает и выполненная отцом Б.П. Хаждеу копия, по которой и была осуществлена публикация. После опубликования грамоты в 1860 г. она вызвала подозрение исследователей в ее поддельности ввиду некоторых характерных несоответствий для документов ХII в. В 1869 г. в бухарестской газете "Тrajanu" (No 50) Б.П. Хаждеу повторно издает грамоту, но с изменениями тех характерных ошибок текста, которые выдавали его более позднее происхождение. Такое "исправление" как раз и натолкнуло исследователей на мысль, что Б.П. Хаждеу знал, что грамота поддельная (Соболевский 1897: 173; Мохов 1964: 83; Котляр 1985: 99-100).

В отличие от А.И. Соболевского, одного из "главных разоблачителей" подложности грамоты, заявившего, что "кто именно был виновником подлога, мы не будем разыскивать" (Соболевский 1897: 174), румынские исследователи после опубликования грамоты выдвинули именно против Б. Хаждеу обвинение в фальсификации этого документа. Его цель, по мнению И.И. Богдана, "могла быть следующая: указать уже в ХII веке зародыш румынского государства, хотя бы ценою зависимости от России" (Богдан 1897: 164). П. Панаитеску назвал "фальсификацию" Б.П. Хаждеу "патриотической" (Panaitescu 1932).

Тот факт, что патриотически настроенному румынскому писателю не было выгодно указывать на существование государства, которое не могло восприниматься в ХII в. как "зародыш румынского" из-за явно славянского (если не русского) происхождения берладников и русского происхождения Ивана Ростиславича, отмечал еще Д.И. Иловайский в 1890 г. (Протоколы 1897: 103). Б.П. Хаждеу был блестяще образован, его исторические хроники ("Иоанн-воевода Лютый") могут рассматриваться, как источниковедческий научный труд Он не мог допустить многие из тех ошибок, которые ставятся ему в вину. *ПРИМ.1

Наиболее веские доводы сторонников подложности грамоты высказаны А.И. Соболевским, И.И. Богданом и П. Панаитеску. Рассмотрим их.

А.И. Соболевский отметил следующие моменты: "Пестрая смесь южнорусских и болгарских лингвистических элементов, чего неизвестно ни в одной древнерусской грамоте"; "ряд грамматических неправильностей (ошибок), подобные которым совсем чужды как русским так и болгарским памятникам XII в."; "орфографические и лингвистические особенности" характерные для молдавских документов ХIV-XV вв; в молдавских документах ХIV-XV вв. "летоисчисление иногда ведется по западнорусскому обычаю от Р.Хр."; "с исторической точки зрения сомнение возбуждается уже тем, что Берладник называет себя "князем от стола Галичского" (Соболевский 1897: 173-174; Протоколы 1897: 103).

И.И. Богдан указал на более убедительные, как он считает, чем высказанные А.И. Соболевским, признаки подложности грамоты. Таковыми признаками, по И.И. Богдану, являются следующие:

Формы прилагательных: Угрьскый, берладьськый, месембрисьскый могли возникнуть только в голове фальсификатора, подделывающегося под древнерусский язык без достаточного знания его истории: источником ошибки послужила древнерусская форма слова русьскый при более новых руськый, рускый, русскый...";

Грамота Ивана Берладника находится в противоречии с дипломатическими формулами ХП в. и "состоит в зависимости от молдавских и галицких дипломатических формул ХIV-XV века";

содержание грамоты не сходится с известиями русских летописей об Иване Берладнике. Выражение "князь Берладский от стола Галицкого" "неясное само по себе и не находящее объяснение в дипломатических нормах", толкуется исследователями "в смысле происхождения и в смысле зависимости. Но по происхождению Иван Ростиславич не имел никаких прав на Галич, а в зависимости от него не мог состоять, потому что: 1)он был непримиримым врагом галицких князей, сначала Владимирка, потом Ярослава Осмомысла и уж конечно, не мог получить от них удела "Берладского"; 2)в 1134 г. соединенное Червонно-русское княжество еще не существовало: оно создалось только в 1144 г." (Богдан 1897: 163-164).

Источником подделки И.И. Богдан считает отрывок русской летописи под 1149 г., называющий Ивана Ростиславича Берладским князем. Грамота 1134 г. - торговая, она "позволяла заключать о государственной связи придунайской страны с Галичиной и о существовании княжества Берладского уже в ХII в." (Богдан 1897: 164).

Очень важным нам представляется следующее замечание И.И. Богдана, как специалиста и по русским летописям (долгое время работавшего с ними в Петрограде) и по средневековой молдославянской литературе. И.И. Богдан говорит, что "Соболевский, доказывающий подложность грамоты на основании ее поздней графики и средне-болгарских особенностей языка, немыслимых для русской грамоты ХII века, упустил из вида другое, столь же возможное, объяснение отмеченных им явлений: грамота (ныне утраченная) могла быть списком, сделанным в Молдавии в XIV-XV столетии с недошедшей русской грамоты ХII века. Как известно, в ХIV-XVII веках в румынских господарствах в церковном употреблении был старо-славянский язык в среднеболгарской его редакции". Более убедительными признаками подложности, по его мнению, как раз и являются те, которые мы перечислили выше (Богдан 1897: 163).

В румынской литературе наиболее веские доводы за подложность грамоты выглядят следующим образом: летоисчисление от Р.Х., тогда как в галицких документах таковое появляется только в ХIV в.; города Месембрия и Малый Галич в ХII в. не существовали; начальная фраза "У име отца и сына..", такой оборот появляется с ХIV в.; до 1144 г. Иван Ростиславич правил в Звенигороде, его деятельность в Подунавье и Галиче по летописям началась только после 1144 г.; характерные ошибки в написании слов, о которых говорил И.И. Богдан и А.И. Соболевский (см.Мохов 1964: 83).

В.Б. Перхавко в качестве источников фальсификата рассматривает летописную речь Святослава 969 г. о торговом значении Переяславца на Дунае, известный отрывок из сочинения Константина Багрянородного «Об управлении империи, описывающий торговые экспедиции русов, уставную грамоту молдавского господаря Александра Доброго львовским и подольским купцам от 8 октября 1407 г., в которой упоминается о взимании мыта в г. Берладе, и "ряд других более поздних источников" (Перхавко 1996: 74; Коновалова, Перхавко 2000: 78).

Итак, мнения исследователей об аутентичности грамоты Берладника полярны: часть из них считает, что она является подлинным документом ХII в., их оппоненты утверждают обратное.

Существует в историографии и третья точка зрения на эту проблему, не получившая развития, высказанная Д.И. Иловайским во время обсуждения доклада А.И. Соболевского на VIII Археологическом съезде. "Что касается языка (грамоты), то вопрос: какую историю прошла грамота, пока дошла до нас? Очень может быть, что она несколько раз переписывалась, искажалась и подвергалась различным влияниям. Если бы мы имели дело с подлинником, тогда мы судили бы по языку и орфографии" (Протоколы 1897: 103).

Теоретическую возможность, что к Б.П. Хаждеу попал список, сделанный в Молдавии в XIV-XV вв. с недошедшей русской грамоты ХII в., как мы видели, допускал и И.И. Богдан. А.И. Соболевский, полемизируя с Д.И. Иловайским, сослался на утверждение издателя, что рукопись - подлинник (Протоколы 1897: 103). Однако этому аргументу Соболевского нельзя придавать очень серьезное значение: пергамент с текстом грамоты выглядел в глазах Б. Хаждеу достаточно и настолько древним, что он вряд ли бы визуально отличил подлинник ХIV в. от подлинника ХII в. При переписывании грамоты 1134 г. в последующих столетиях в нее, конечно, помимо особенностей графики могли быть внесены и чисто редакторские изменения, что не является чем-то необычным с точки зрения исторической практики. Полагаю, что само переписывание грамоты могло быть вызвано к жизни ситуацией, вследствие которой молдавские господари и выдавали торговые грамоты купцам.

Здесь же выскажу мнение о вероятности, с нашей и зрения, и четвертой версии происхождения грамоты. Да, она действительно могла быть сфальсифицирована, но сфальсифицирована в XIV-XV вв.(!) На это как раз указывают те особенности языка, орфографии и «несоответствия историческим реалиям ХII в.», которые отмечаются исследователями. Какова цель подобной фальсификации? Она достаточно очевидна: показать, что некоторые города еще "с древних времен" обладали определенными торговыми привилегиями и потому вполне имеют право на продолжение выгодной для них традиции. На то, что грамота была сфальсифицирована именно в указанное время, указывает и плохое знание ее изготовителем летописных данных, известных именно нам, о деятельности Ивана Берладника и ее хронологии, и «незнание» древнерусского языка и нелепое искусственное словообразование.

Однако не следует забывать, что даже изготовленная в XIV или XV в. грамота является историческим источником, способным отразить определенные исторические реалии предшествующего времени. Для ее фабрикации в любом случае были использованы подлинные документы или реально существовавшие исторические знания, историческая информация об Иване Берладнике и Берлади. Еще И.А. Линниченко отмечал, что с исторической точки зрения в содержании грамоты нет ничего сомнительного: говорится о льготах, которые дает князь купцам в разных городах (Протоколы 1897: 103). О Берлади и берладниках нам многократно говорят русские летописи. И так ли очевидно то несоответствие грамоты историческим реалиям, о котором любят говорить авторы, отвергающие ее подлинность? Действительно ли так "обстоятельно доказано И.И. Богданом, А.И. Соболевским, П.П. Панаитеску ее несоответствие историческим реалиям ХII в."(цитирую Перхавко 1996: 72), как представляется некоторым исследователям?

Что касается лингвистического анализа, то как мы отмечали, орфографические и лингвистические особенности грамоты свидетельствуют, что дошедший вариант, скоре всего, был написан, или являлся списком XIV или XV в. Присутствие болгарских лингвистических элементов в грамоте вполне естественно, учитывая локализацию Берлади на юге Запрутской Молдовы. *ПРИМ.2

О времени написания (или переписки) дошедшего до Б. Хаждеу варианта Грамоты Берладника - предположительно XIV-XV вв. говорит и отмеченная И. Богданом зависимость текста грамоты от молдавских и галицких дипломатических формул этого времени. Но обратимся к анализу указанного "несоответствия историческим реалиям".

С исторической точки зрения исследователей смущает выражение "князь Берладский от стола Галицкого". "По своему происхождению Иван Ростиславич не имел никаких прав на Галич". Так считает И. Богдан. Но так не считал сам Иван Берладник, посвятивший столько лет борьбе за галицкий престол. Так не считали галичане, приглашавшие неоднократно (как минимум три раза, согласно летописям) Берладника княжить в Галич. Видимо так же не считали великий князь Всеволод Ольгович, его брат новгород-северский Святослав Ольгович, да и остальные братья - сюзерены - смоленский Ростислав Мстиславич, Юрий Долгорукий и черниговский, а затем киевский князь Изяслав Давыдович.

Возможно, разгадка момента - почему Иван Ростиславич называет себя князем от стола Галицкого - кроется в той запутанной ситуации, которая сложилась в ходе объединения Галицкой земли Владимирко Володаревичем в 20-40 гг. XII в. При ее анализе надо иметь в виду, что, согласно правилам русского феодального престолонаследия, освободившийся после смерти того или иного князя престол переходил к его следующему по старшинству брату, а не сыну.

В 1124 г. умер перемышльский князь Володарь Ростиславич. Перед смертью он завещал Перемышль со всей землей старшему сыну Ростиславу - отцу Ивана Берладника. Видимо опасаясь, что его младший сын Владимирко Володаревич восстанет против брата, Володарь в 1124 г. выделил в составе Перемышльского княжества Звенигородское удельное княжество, которое и было отдано Владимирко Володаревичу.

Далее, дошедшие до нас летописи до 1140 г. молчат о том, как развивались события в будущей Галицкой земле, но польский хронист Ян Длугош и "История" В.Н. Татищева сообщают, что Владимирко Володаревич, вскоре после смерти отца (1126/1127) попытался отнять у Ростислава Володаревича Перемышль. Эта попытка окончилась неудачей. Владимирко бежит с семейством в Венгрию, Ростислав неудачно осаждает Звенигород, а попытки Мономаховичей помирить братьев также неудачны. Когда умер Ростислав неизвестно, как неизвестны и обстоятельства его смерти (Котляр 1985: 78-79).

Под 1140 г. (первое упоминание Галича) Ипатьевская летопись "связывает" Володимерко Володаревича с Галичем: когда киевский князь Всеволод Ольгович пошел на Волынь, он "Ивана Василковича и Володаревича из Галичя Володимерка, на Вячеслава (и) на Изяслава на Мьстиславича посла" (ПСРЛ 1962: II,218; Котляр 1985: 80). "Однако не следует буквально верить этому сообщению", - пишет Н.В. Котляр, - в Галиче тогда княжил Иван Василькович" и ссылается на известие этой же летописи под 1141 г. (Котляр 1985: 80). Действительно, летопись под этим годом сообщает, что в Галиче умер князь Иван Василькович, и его волость принял и стал княжить в Галиче Владимирко Володаревич.

Однако такое расхождение информации одной и той же летописи в высшей степени интересно в плане рассматриваемого нами вопроса о грамоте Берладника. В Галиче правит Иван Василькович, а летопись говорит, что из Галича и Иван Василькович и Владимирко Володаревич, который, как мы увидим ниже, в это время княжил в Перемышле.

Это напоминает ситуацию с Иваном Берладником, который, будучи князем Звенигородским (в 1144 г.) в грамоте (в 1134 г.) называет себя князем берладским от стола Галичского. Так, может быть, перефразируя Н.Ф.Котляра "не следует буквально верить" и сообщению грамоты 1134 г. о том, что Иван Ростиславич от стола Галичского. Не могла ли "странная" зависимость Владимирко Володаревича, сидевшего в Перемышле, от Галича в 1140 г. быть "одной природы" со столь же "странной" зависимостью Ивана Ростиславича, представленного как князь Берладский, от того же Галича в 1134 г.? Не будем пока задумываться над этим вопросом и пойдем дальше.

Владимирко Володаревич с конца 20-х гг. правил в Перемышле. Об этом "постфактум", как считает Н.Ф. Котляр, свидетельствует летописное известие 1144 г. о пребывании в Звенигороде Ивана Ростиславича (Котляр 1985: 81). Поскольку умерший Иван Василькович, помимо Галича, владел и всей Теребовольской волостью, доставшейся ему после смерти его брата Григория (Ростислава) Васильковича, то в результате вокняжения Володимерка Володаревича в Галиче в 1141 г. он завладел практически всей территорией формирующейся Галицкой земли. Почти всей, поскольку после этих событий он не владеет... Звенигородским удельным княжеством. На этот момент следует обратить внимание.

Сообщения Длугоша и Татищева говорят о том, что после событий 1126-1127 г., после неудачной попытки Владимирко Володаревича овладеть Перемышлем - княжеством своего старшего брата Ростислава Володаревича, Владимирко бежит в Венгрию, а Ростислав неудачно пытается овладеть Звенигородом. После этого нам известны только уже рассматривавшиеся сообщения летописей 1140 и 1141 г. Каким образом убежавший Володимерко Володаревич стал перемышльским князем в конце 20-х г. (так считает Н.Ф. Котляр), видимо, после смерти Ростислава Володаревича? Обстоятельства смерти нам неизвестны. Каким образом в 1144 г. Звенигородское удельное княжество - бывшее княжество Володимерка (не ликвидированное Ростиславом Володаревичем в ходе событий 1126-1127 гг.?) оказывается во владении сына Ростислава и племянника Володимерка - Ивана Ростиславича? Источники нам не дают ответа на эти чрезвычайно важные вопросы. И не связаны ли ответы на них со "странным" упоминанием Владимирко Володаревичем - союзника киевского князя Всеволода Ольговича в походе на Волынь - в связи с Галичем, в котором "сидит" Иван Василькович, также союзник киевского князя в этом походе?

Мы можем только попытаться реконструировать ситуацию, возникшую между 1127 и 1144 г. После смерти Ростислава Володаревича предположительно в конце 20-х гг. (причастен ли был к ней Володимерко Володаревич?) его младший брат Володимерко Володаревич мог законно «сесть» в Перемышле только в результате согласия на это Васильковичей, владевших Теребовлем, и великого киевского князя Всеволода Ольговича, союзниками которого последние выступают. Условием вокняжения Владимерко в Перемышле могло быть предоставление Звенигородского удельного княжества, бывшего княжества самого Володимерка, во владение сыну покойного Ростислава Володаревича Ивану Ростиславичу. Помимо Звенигородского княжества, Ивану Ростиславичу могли быть предоставлены какие-либо и придунайские владения перемышльского и теребовльского княжеств (земли Берлади). К 1140 г. Галич является резиденцией Ивана Васильковича, мощным административным центром, уже "обогнавшим" Теребовль. И Владимерко Володаревич (сообщение летописи 1140 г.), и Иван Ростиславич (если достоверны известия грамоты Берладника, включая условия ее возможной переписки в XIV-XV вв.) в 30 - самом начале 40-х гг. формально или реально зависели от стола в Галиче, что и отразилось в сообщении летописи 1140 г. и грамоты Берладника 1134 г.

Не исключено, что Ивану Ростиславичу было пожаловано Звенигородское княжество после 1134 г. (так как в грамоте нет ни слова о Звенигороде) и даже после 1141 г., когда Владимерко Володаревич занял Галич после смерти Ивана Васильковича. Возможно, что в этом случае, условием вокняжения перемышльского князя в Галиче и было выделение Ивану Ростиславичу Звенигорода. Звенигород по своему положению потенциального центра мог конкурировать с Галичем (Котляр 1985: 78), и это обстоятельство учитывал в своей политике великий киевский князь Всеволод Ольгович.

Когда Владимерко Володаревич "сел" в Галиче, объединив земли и Перемышльской, и Теребовольской волостей, он не мог не видеть в Иване Ростиславиче своего врага и особенно врага своего сына Ярослава. Совершенно прав Н.Ф. Котляр, когда пишет: не следует забывать о том, что в сравнении с Ярославом Владимировичем Иван Ростиславич имел преимущественные права на галицкий стол (которому принадлежали бывшие перемышльские земли), ведь он был сыном старшего из Володаревичей, Ростислава (Котляр 1985: 104). Конфликт между Владимерко Володаревичем и Иваном Ростиславичем, которого, как потенциального претендента на галицкий стол, поддерживали и великий киевский князь Всеволод Ольгович, и его сюзерены, был действительно неминуем. События 1144 г. и выразились в попытке Ивана Ростиславича "почти законно" сесть в Галиче.

Не вдаваясь более в анализ системы престолонаследия в Древней Руси вообще и прав Ивана Ростиславича на галицкий стол в частности, заметим: Иван Берладник считал себя вправе занять галицкий стол и хотя бы по этой причине мог издавать документы, называя себя и удельным галицким князем и даже галицким князем.

Любопытно, что галицкие бояре в 1189 г., спустя столько лет после смерти Ивана Ростиславича в Солуни в 1162 г., вспомнили про его сына Ростислава Берладничича, служившего в это время смоленскому князю Давыду Ростиславичу, и тоже пригласили в Галич княжить. Таким образом, не только сам Берладник, но и его род имел на это право, исходя из определенной логики галичан и всех выше перечисленных лиц.

Но продолжим рассмотрение аргументов исследователей, считающих грамоту подложной. И. Богдан, доказывая подложность грамоты, логически некорректен. Он изначально признает фальсифицированность грамоты, а уж затем, исходя из этой посылки, доказывает ее подложность. И. Богдан говорит, что Иван не мог получить от галицких князей удела "Берладского", так как "он был их непримиримым врагом". Отношения между Иваном и его дядей Владимиром Володаревичем, согласно летописям, испортились после событий 1144 г., и если исходить не из изначального условия подложности грамоты, а ее аутентичности или достоверности сведений, которые послужили источниками для ее фабрикации, то вполне логично предположить, что в 1134 г. отношения между Иваном и Владимерко Володаревичем формально были настолько мирными, что последний мог бы отдать в удел звенигородскому князю прилегающий к низовьям Дуная район. Я упомянул о Владимерке Володаревиче в этом моменте чисто условно, чтобы показать, насколько формально некорректен И. Богдан. На самом деле он не прав и по сути. До 1141 г., как мы видели, в Галиче "сидел" Иван Василькович, после смерти которого в нем стал княжить Владимирко Володаревич.

Далее, И. Богдан утверждает, что Иван Берладник не мог "состоять в зависимости" от галицкого князя, поскольку "в 1134 г. соединенное Червонно-русское княжество еще не существовало: оно создалось только в 1144 г." Рассмотрим и это суждение.

1144 г. - это, конечно же, не год создания Галицкого княжества. В 1144 г. Владимерко Володаревич захватил звенигородские земли вошедшего с ним в конфликт Ивана Ростиславича. То есть после этого все волости Галицкой земли оказались в одних руках - Владимерко Володаревича. Н.Ф. Котляр доказал, что будущая Галицкая земля развивалась из территории, в основном, двух волостей - Перемышльской и Теребовльской (Котляр 1985: 76-81). И если исходить из формального признака - объединения Перемышльской и Теребовльской волостей, то это произошло в 1141 г., а не в 1144.

Но Галич в летописях впервые упомянут в 1140 г. и не просто как обычный город, а как резиденция князя Ивана Васильковича, которому еще до 1140 года достался теребовльский стол после смерти его старшего брата Григория (Ростислава) Васильковича. Мы не знаем, когда это событие произошло, но это и неважно. В любом случае, Иван Василькович не перешел в Теребовль, а сидел в Галиче. Значит, это был уже крупный административно-политический центр, превосходивший старый - Теребоволь. В 1141 г. и Владимерко Володаревич не остался в своей резиденции в Перемышле, а "сел" в Галиче.

Василько Ростиславич умер в 1125 г. Его сыновья: старший - Григорий (Ростислав) и младший Иван (Игорь) - оба княжили в отцовском домене, в Теребовльской волости. Как считает Н.Ф. Котляр, Григорий был, по-видимому, старшим среди них, поскольку сидел в Теребовле, а Ивану достался новый стол - в Галиче (Котляр 1985: 79). Летописи молчат о событиях в Перемышльской, Теребовльской и Звенигородской землях с 1125 по 1140 годы. Поэтому, мы не знаем, когда умер Григорий Василькович и Иван Василькович стал полновластным хозяином Теребовольской волости, оставаясь при этом "сидеть" в Галиче. Даже если в 1134 г. Григорий был еще жив, все равно в это время в Галиче стол уже существовал, так как в нем сидел младший Василькович - Иван.

Поэтому, несмотря на то, что Галич в летописях впервые упомянут в 1140 г., я не вижу формальных препятствий для того, чтобы Иван Ростиславич в грамоте 1134 г. мог называть себя князем от стола Галицкого. Если же в 1134 г. Григория уже не было в живых, а это, учитывая свидетельства 1140 г., вероятно, то галицкий стол представлял собой главный (а не уездный) политический центр Теребовольской земли. Вполне возможно, что княжество уже и называлось Галицким, ведь с 1125 по 1140 гг. летописи никак его не называют, а с 1140 г. для Теребовольской волости и с 1141 гг. для объединенных Владимерко Володаревичем Перемышльской и Теребовльской земель центром неизменно называется Галич.

Вот как сообщает о событиях 1141 г. летопись: "Сего же лета преставися у Галичи Василкович Иван, и прия волость его Володимерко Володаревич; седе во обою волостью, княжа в Галичи" (ПСРЛ II,221; Котляр 1985: 80). Как мы видим, Теребовль не упоминается вообще. Речь идет о волости, в которую входила Теребовльская земля, и центром которой был Галич. Но тогда меняется весь контекст критики сведений грамоты 1134 г. Иван Ростиславич мог быть уже в этом году князем от стола галицкого, но галицкий стол в это время был административно - политическим центром "бывшей" Теребовльской земли, а не объединенной галицкой (теребовльская + перемышльская) земли, как это понимают И. Богдан и его последователи. Поэтому, вопрос о взаимоотношениях Ивана Ростиславича и Владимерко Володаревича относительно 1134 г. сам собой отпадает.

Каким образом Иван Ростиславич, сын бывшего перемышльского князя Ростислава Володаревича, в 1134 г. мог бы считать себя князем, зависимым от стола Галицкого, на этот вопрос мы ответили выше, когда говорил, каким образом он смог стать звенигородским князем, а его дядя Владимерко Володаревич - перемышльским, а затем и галицким.

Таким образом, если исходить из всего вышеизложенного, а также если считать достоверными сведения грамоты 1134 г. (или списка с этой грамоты, сделанного в XIV-XV вв.), то налицо наиболее раннее упоминание Галича. На 6 лет раньше, чем летопись, упоминает Галич грамота Берладника. В 1140 г. Галич - это не просто большой город, это резиденция князя Теребовольской земли. Само же упоминание грамотой 1134 г. Галича под этим годом, более ранним, но столь близким к первой летописной дате, может быть косвенным аргументом в пользу ее достоверности или, по крайней мере, достоверности сведений, которые в ней сообщаются.

Тем более, логически некорректным выглядит утверждение И. Богдана: раз грамота датирована 1134 г., то есть ранее, чем упомянуто Галицкое княжество, значит, Иван Ростиславович не мог состоять в зависимости от Галича, как это, по его мнению, вытекает из смысла текста грамоты. А это, по И. Богдану, означает в свою очередь, что "содержание грамоты не сходится с довольно многочисленными известиями русской летописи об Иване Берладнике". Но ведь это последнее утверждение как раз и является, по И. Богдану, признаком подложности грамоты с исторической точки зрения. Он в достоверность грамоты изначально не верит, поэтому признак, свидетельствующий о подложности грамоты, «доказывается» им при помощи факта ее подложности. Налицо явная нелогичность аргументации.

Между тем, этот момент в аргументации И. Богдана особенно популярен в румынской историографии. До 1144 г., утверждают исследователи, Иван Ростиславич правил в Звенигороде, его деятельность в Подунавье и Галиче, судя по летописям, началась только после 1144 г. (Мохов 1964: 83). В такой ситуации стоит задуматься: а не производится ли насилие над источником? Разве упоминание летописи о правлении Берладника в Звенигороде (в 1144 г.! Когда же он там стал править, летопись не сообщает) исключает возможность его более раннего или одновременного владения землями Берлади или просто пребывания там? Разве летопись, повествуя об эпизоде 1144 г., говорит о том, что Иван Ростиславич первый раз оказался на Дунае? Как раз наоборот, контекст двух упоминаний летописью дунайских эпизодов жизни Берладника свидетельствует скорее, что в 1144 г. он на Дунае был не в первый раз. Рассмотрим и этот момент.

Иван Ростиславич после поражения под стенами Галича в 1144 г. бежит сначала на Дунай, а потом степью в Киев. Возникает вопрос: почему не сразу в Киев, где ему было гарантировано покровительство могущественного великого князя Всеволода Ольговича? Видимо, потому, что Берладник мог рассчитывать или укрыться в Берлади, или собрать там военные силы для продолжения борьбы с Владимиром Володаревичем. И то и другое требовало наличия на Дунае преданного ему воинского контингента, который смог бы выступить в его защиту. Того самого контингента, который не покинул его, как половцы, во время осады Ушицы, того самого контингента, с помощью которого он грабил купеческие корабли и галицких рыболовов. Ивана Ростиславича должны были знать на Дунае, чтобы он мог рассчитывать на поддержку местного населения.

Любопытно, что когда коалиция враждебных Берладнику сил во главе с Ярославом Галицким потребовала от великого князя Изяслава Давыдовича выдать его им, Иван Ростиславич, несмотря на то, что киевский князь отказался это сделать, все-таки бежит на Дунай в Берладь. И это после "первого" его опыта 1144 г. И как факт, берладники его поддержали. Все это не может не наводить на предположение, что Иван Ростиславич в 1144 г. был не в первый раз на Дунае. Поэтому, нельзя утверждать, что "деятельность Ивана Берладника в Подунавье по летописям началась только после 1144 г." Исходя из анализа летописных данных, это можно только предполагать, поскольку, как показано выше, вероятны и другие аргументированные варианты решения этого вопроса.

Рассмотрим и другие доводы сторонников идеи подложности грамоты. Все исследователи отмечают такой момент, как летоисчисление в грамоте, которое указано от Рождества Христова, в то время, как в галицких и молдавских документах таковое появляется в ХIV в. Возможны два варианта решения этого вопроса.

Первый: в грамоте, изданной в 1134 г., действительно указан год от Рождества Христова. Как видно из текста грамоты, города в Берладской земле были активно посещаемы купцами из Руси, Венгрии и Чехии. Но именно в последних двух странах в это время было принято такое летоисчисление. Например, им пользуется Козьма Пражский - хронист второй половины ХI- начала ХII в. (Козьма Пражский 1962). Если грамота Берладника реально существовала в 1134 году, то она адресовалась лицам не для «внутреннего» пользования, а для иноземных купцов.

Второй: в первоначальном тексте грамоты было указано традиционное для южнорусских и болгарских документов того времени летоисчисление, но переписчик более позднего времени с целью сделать текст грамоты, который имел практическое, жизненно важное для его времени значение, более понятным современникам, перевел его на понятное всем летоисчисление от Р.Х. Возможно, при этом пересчете была допущена переписчиком ошибка. На эту мысль наталкивает «круглое» число "десять" разницы дат 1134 и 1144 гг. Последняя, как указывает летопись, связана с приходом Ивана Ростиславича на Дунай.

Рассмотрим еще один довод противников аутентичности грамоты 1134 г.: города Месемврия и Малый Галич в ХII в. не существовали. Но разве это можно утверждать? Малый Галич исследователи часто связывают с современным румынским Галацем на Дунае. Но, кроме грамоты Берладника, нет данных о существовании в ХII в. Галича на Дунае, - полагают исследователи. Так ли это? А. Петрушевич еще в 1865 г. отождествил город Галисийа сочинения арабского географа ал-Идриси (1154 г.) с Галичем на Дунае (Петрушевич 1865: 37-38). Большинство авторов отождествляют упомянутое ал-Идриси название с Галичем на Днестре. Но что показательно, мнение А. Петрушевича не нашло поддержки в историографии не в силу аргументации исследователей в пользу Галича на Днестре, а из-за сомнений в подлинности грамоты Берладника (Коновалова 1991: 47). Исследователи отказываются от подтверждения достоверности сведений грамоты Берладника независимыми сведениями ал-Идриси из-за сомнений в подлинности грамоты. Опять мы видим все тот же заколдованный круг.

Востоковеды считают, что название Галисийа в передаче ал-Идриси соответствует названию западноевропейских источников, а не выводится непосредственно из славянского "Галич" (Коновалова 1991: 47). Естественным выглядит предположение, что этим источником для ал-Идриси была информация тех самых купцов, сопровождавших венгерские и чешские товары по грамоте Берладника. Правобережье Нижнего Дуная и придунайские земли, судя по всему, были знакомы ал-Идриси лучше, чем отдаленные от Дуная земли Поднестровья (Коновалова 1991; Овчиннiков 1994).

Как показали работы Б.А. Рыбакова и других авторов, следовать за картой в интерпретации сообщения ал-Идриси о Галисийа невозможно, не приходя в противоречие с его текстом. Это, по мнению И.Г. Коноваловой, является косвенным свидетельством того, что город Галисийа стоял не на Днестре. Характер информации ал-Идриси об этом городе, показывает, что он являлся русским, "причем пограничным населенным пунктом" (Коновалова 1991: 51; Рыбаков 1952: 14-32). Отметим, что город Галич, бывший во времена ал-Идриси административно-политическим центром большого сильного княжества, никак не ассоциируется с "пограничным населенным пунктом".

Больше не настаивая на отождествлении города Галисийа ал-Идриси с Малым Галичом (Галацем?), хочу высказать следующее соображение. Нелогичным выглядит предположение, что вблизи места возле последнего крутого поворота Дуная к Черному морю, вблизи места, где в реку Сирет вливаются крупные притоки, где сам Сирет и Прут вливаются в Дунай (рис.23), не было города, о названии которого может напоминать название современного города Галац. Рядом (совр. г.Мэчин вблизи Галаца), но на правом берегу Дуная локализуется знаменитый Дичин (Коновалова 1991: 44-46).

Рис. 23. Локализация Берлади (По Рабинович 1999: 369. Рис. 1).

Еще более странным выглядит суждение о том, что в ХII в. не существовало города Месемврии (совр. Несебыр) - важнейшего торгового центра, согласно Константину Багрянородному, конечного пункта торговых экспедиций русичей, совершающих плавание по пути "из варяг в греки" (Константин Багрянородный 1991: 51). И позднее упоминается город Месемврия в византийских источниках, например, в связи с богомилами в 1079 г. (Цанкова-Петкова 1980: 64).

В новейшем исследовании В.Б. Перхавко ссылается на отсутствие в древнерусских и иностранных источниках в XII-XIII вв., а также в «Списке русских городов дальних и ближних» конца XIV в. упоминаний о городах Берладе, Малом Галиче и Текуче (Коновалова, Перхавко 2000: 76). Но в «Списке» отсутствуют и крупнейшие города уже не XII, а ХIV в., открытые археологами в Молдавии, - Старый Орхей и у с. Костешты, но в их существовании вряд ли можно усомниться. Тезис -отсутствие упоминаний в древнерусских источниках, например, Берлади как города - сложно подтвердить. Ведь исследователи не пытаются строго определиться по поводу Смоленска в летописном известии 1174 года: Смоленск как город, как центр княжества, как административно-политическая единица (княжество), историческо-географическая область. И упоминание Берлади в этом же летописном известии вовсе не отрицает, а, скорее, предполагает существование города Берладь. Независимо, был ли это только город или город - центр какой-то одноименной области. Принципиален другой вопрос, где та летописная Берладь находилась и связана ли она с современным Бырладом? Что же касается иностранных источников, напомним сюжет о Галисийа ал-Идриси. В.Б. Перхавко приводит в качестве доказательств отсутствия в XII в. указанных в грамоте городов, отсутствие археологических находок, но к этому принципиальному моменту мы вновь обратимся позже.

Источником подделки грамоты И. Богдан считает отрывок летописи, называющей Ивана Ростиславича под 1149 г. берладским князем (НПЛ 1950: 28). Часть исследователей на основании этого выражения полагает, что можно говорить о Берладском княжестве, часть, как мы видели, это отрицает. В.Б. Перхавко считает, что этому упоминанию нет смысла придавать какого-либо значения, поскольку летопись только один раз его так называет, "да и то, скорее, иронически" (Перхавко 1996: 72; Коновалова, Перхавко 2000: 79).

Следует обратить внимание, что летописи очень разнообразно называют Берладника: Иван, Иван Ростиславич, Берладник, Иван Ростиславич "рекшему Берладнику". Наиболее употребительны первые две формы. Поэтому, нет никаких оснований, считать, что выражение "берладский князь" было случайным из-за его единичности. Еще меньше оснований считать, что летопись назвала Берладника таким прозвищем иронически. *ПРИМ.3

В качестве источников фальсификации грамоты Берладника В.Б. Перхавко предлагает рассматривать летописную речь Святослава 969 г. о значении Переяславца на Дунае и грамоту молдавского господаря Александра Доброго львовским купцам 1407 (1408) г., в которой г. Бырлад впервые упомянут вообще и как место сбора пошлин в частности (ПВЛ 1950: I,48; ИСв: I,42; Перхавко 1996: 74). С В.Б. Перхавко можно согласиться, но с одной оговоркой: источником фальсификации, если она имела место, могли быть не только упомянутые документы, но и сам факт оживленных торговых отношений на Нижнем Дунае в эпоху, близкую по времени к периоду Александра Доброго.

В плане предложенного источника фальсификации речь Святослава могла бы фигурировать, если бы фальсификация имела место не ранее середины ХIХ в. Но и в этом случае вызывает сомнение несоответствие по "национальному" облику товаров, указанных в двух документах. Что заменило греческие товары из речи Святослава в грамоте Берладника? Ведь Берладское княжество рассматривается сторонниками аутентичности грамоты как русское, а некоторыми как галицкое удельное княжество. К этому моменту стоит вернуться чуть позже, при рассмотрении проблемы локализации летописной Берлади.

Подведем итоги. Летописные сообщения о Берлади, берладниках и Иване Ростиславиче достаточно определенные и ясные, не вызывают особых споров исследователей. Совсем другое отношение к такому источнику, как Грамота Берладника 1134 г.

Предлагаемое исследование показало, что вопрос о подложности грамоты нельзя считать решенным, как это представляется в работах последних десятилетий. Разбор аргументов сторонников подложности грамоты, свидетельствующих о "несоответствии грамоты историческим реалиям", показал, что мнение, будто оно "обстоятельно доказано" И. Богданом, А.И. Соболевским, П. Панаитеску и другими исследователями, не соответствует действительности.

Лингво-филологические доказательства, представленные еще в XIX веке А.И. Соболевским, свидетельствуют только о том, что текст написан в XIV-XV вв. в орфографических и лингвистических традициях молдавских и болгарских документов этого времени. А это сразу ставит вопрос о переписывании грамоты (возможно, многократном) в последующие после ХII в. эпохи. Необходимость ее переписки в "молдавское" время могла быть вызвана стремлением "продолжить традицию" торговых льгот для некоторых городов. Для того, чтобы ее сделать ясной и понятной современникам, и были внесены те орфографические и редакторские изменения, которые служат свидетельством подложности грамоты у некоторых исследователей.

Конечно, нельзя исключить возможности, что грамота была сфальсифицирована в это же время для того, чтобы показать упомянутую предшествующую традицию. Но тогда при ее фальсификации в XIV-XV вв. были использованы достоверные письменные источники или реальные исторические сведения устной традиции, восходящие к предшествующему времени.

Таким образом, в вопросе о подлинности грамоты, возможны три варианта решения: 1) к Б. Хаждеу попал подлинник грамоты; 2) к Б. Хаждеу попал не оригинал грамоты, а список с нее, сделанный в XIV-XV вв.; 3) к Б. Хаждеу попал фальсификат, изготовленный в XIV-XV вв., но при фабрикации которого были использованы достоверные исторические источники и сведения. Полагаем, что нет оснований, считать, что фальсификат был сделан самим Б. Хаждеу или в близкое к нему время. Из трех вышеупомянутых вариантов решения о происхождении грамоты наиболее вероятен второй, хотя совсем исключить остальные два представляется неправомерным. Новые дополнительные доказательства в пользу достоверности сведений, сообщаемых грамотой Берладника, я представлю в следующем разделе, посвященном обсуждению локализации и статусу Берлади.

4. 1. 3. Где находилась летописная Берладь?

Вопрос о локализации Берлади далек от окончательного решения. Казалось бы, наличие одноименной реки вблизи Дуная и города с названием Бырлад на этой реке (рис.23) должно было бы почти автоматически решить этот вопрос. Однако этого не произошло. Исследования румынских археологов на территории современного города Бырлада не обнаружили следы городской жизни того времени, слои ХII-ХIII вв. вблизи современного города выражены чрезвычайно слабо, представлены материалами поселений сельского типа культуры Рэдукэнень. Материалы, характерные для древнерусских поселений, в этом районе не найдены. Нет археологических доказательств, - считают современные румынские археологи, - в пользу существования на юге Молдовы древнерусского, подчиненного Галичу, княжества (Spinei 1994: 178).

К сожалению, именно результаты исследований археологов в последние десятилетия настраивают ученых на пессимистический лад в изучении проблем связанных с берладниками.

Характерными стали заявления аналогичные тому, какое сделал И.О. Князький: "Долгое время некоторые историки полагали, что в южной части Днестровско-Карпатских земель в ХII в. существовало Берладское княжество с центром на месте современного города Бырлада. Углубленное изучение письменных источников (сомнение по поводу подлинности грамоты 1134 г.?! - Р.Р.) и привлечение археологических материалов показало, что это мнение не соответствует истине." (ИМ I,254-255).

Нелогичность подобных рассуждений очевидна. Разве тот факт, что на месте современного города Бырлада археологи не обнаружили средневековых слоев ХII-ХIII вв., может являться доказательством того, что Берладское княжество, земля берладников, летописная Берладь никогда не существовали? Отсутствие предлагается считать окончательным доказательством: Argumentum ex silentio non est argumentum. Летописная Берладь - это не историческая фикция. Ее существование зафиксировано в источниках, не вызывающих сомнение своей достоверностью, - русских летописях. Доказательством быть не может. Но может дать другое направление нашим поискам.

Можно вспомнить в истории Молдовы примеры, когда средневековые города в силу разных причин запустевали, а в другом месте возникали новые, но с тем же названием (например, Старый Орхей - Бырня 1991: 5). Именно последнее наблюдение и подсказало мысль, что современный город Бырлад мог и не входить в летописную Берладь, а связан названием с прежним, другим местом локализации этого города. В румынской историографии уже выдвигались гипотезы о локализации летописной Берлади вне бассейна Бырлада: А. Болдур высказал предположение о местонахождении Берлади у села Берладка недалеко от современного Могилева-Подольского; И. Богдан первым предположил, что Берладь находилась на правом берегу Дуная на месте села Ески-Берлад в Добрудже (Коновалова, Перхавко 2000: 78). *ПРИМ.4

Изучение данных топонимики, лингвистики, письменных и археологических источников привело нас вслед за И. Богданом к гипотезе, что летописная Берладь (или ее центр) размещалась не в районе современного Бырлада и даже не на левом берегу Дуная, а на его правом берегу, в северо-западной Добрудже. Это не означает, что сама область берладников не могла простираться на север до Берладского плато, но реальный исторический первоначальный центр этой области находился в указанном месте. Рассмотрим аргументы, которые, могут быть положены в систему доказательств данной гипотезы.

Данные топонимики. Обращаясь к монументальному труду по исторической географии Н.П.Барсова, среди предлагаемых им топонимов, связанных с историческими событиями, отраженными в русских летописях, не может не вызвать интереса название населенного пункта в Добрудже. Это название уже не появлялось на современных Н.П. Барсову картах, но оно фигурировало на более древних. Назывался этот населенный пункт "Ески-Бырлат" (тюркск."Старый Бырлад"). Размещался он, согласно Н.П. Барсову, "по дороге из Базарджика (Пазарджика) в Гирсов (совр.Хиршово) (близ него к юго-востоку по дороге в Кистенджи)" (Барсов 1885: 115) (рис.1).

Учитывая закономерности в распространении топонимов, возникает предположение, что если есть "Старый Бырлад", то, естественно, где-то должен быть и "новый". Поскольку "нового" Бырлада в окрестностях нет, то под новым вероятнее всего предполагать современный город Бырлад, который возник, по мнению некоторых исследователей, не позднее ХIII в. (Перхавко 1996: 73). Нельзя не обратить внимания на такие особенности локализации "Ески-Бырлата", как расположенность вблизи дунайского берега, близость к г. Мэчин (предполагаемый Дичин), Галацу (предполагаемый Малый Галич), близость к другим нижнедунайским центрам, в том числе Малому Преславу - Переяславцу на Дунае русских летописей (Перхавко 1988: 68-73).

Данные лингвистики. Какова этимология слова "Берладь"? М. Фасмер полагает, что в лингвистическом отношении оно связано с русским словом «берлога». В славянских языках слово «берлога» и близкие ему слова означают следующее: болг. бърлок "мусор, мутные помои", "лужа"; сербохорватским брлага, что означает "лужа", "логово", "мусорная свалка"; в чешском и словенском - "логово, пещера, убежище"; польском - "мусор, нечистоты"; и т.д. По мнению М. Фасмера, это слово связано с литовским burlungis - "топкое место" (Фасмер 1996: I,157-158). В румынский язык это слово проникло, видимо, из славянских языков - barlog и означает "логово", "пристанище, убежище". Итак, мы видим, что основной смысловой контекст этого слова означает - "лужа", "топкое место", "мутные потоки", но также представлен контекст - "логово", "убежище".

Если обратить внимание на размещение "Ески-Бырлата" (рис.1), то сразу поражает смысловое соответствие с его названием слова "берлога". Старый Бырлад размещался неподалеку от Хиршова. Это место на берегу Дуная в его низинах, в тех местах, где у него чрезвычайно широкое течение, где его русло разветвляется на мелкие рукава. Эти места чрезвычайно топки и заболочены. Само Хиршово расположено между прибрежным местом, называемом "Балта Яломицей (выше по течению), при переходе его в место, называемое "Балта Брэилей" (ниже по течению). В румынском языке слово «balta» означает озеро, болото, стоячая вода, топь, лужа.

Интересно в плане отмеченного соответствия посмотреть на географическое положение современного Бырлада. Город расположен на юге прикарпатского плато, высота которого (свыше 500 м над уровнем моря) сравнима с внутренними областями соседней Трансильвании. То есть в отношении современного Бырлада соответствия с этимологией слова Берладь нет. Это не может не наводить на мысль, что в данном районе это название могло быть привнесенным из другого места, где данное соответствие имеется, а именно из более южных придунайских районов.

Однако интересен и другой контекст - "логово", убежище". Исследователи давно пришли к заключению, что берладники - это придунайская вольница, прообраз или предтеча позднейшего казачества. Упоминания летописей об их пиратском набеге на Олешье, а также участие в не очень благовидных военных мероприятиях Ивана Ростиславича, таких, как ограбление купеческих кораблей, действительно дают основания для таких предположений. М. Фасмер полагает, что само слово "берладник" могло означать "авантюрист, грабитель из области Берладь" (Фасмер 1996: I,157). В самой Берлади некоторые исследователи видели что-то вроде Запорожской Сечи. В.П. Шушарин, ссылаясь на данные румынского исследователя Т.Балана, приводит интересные данные о значении слова "берлад" в немецкоязычных грамотах Буковины второй половины XVII-XVIII вв. В буковинских грамотах "берладским путем" называется не дорога, ведущая на Бырлад, а "воровской", "разбойничий" путь - "берладский путь, называемый также разбойничьей дорогой" (Шушарин 1972: 172; Balan 1928: 20-21).

Учитывая также и то, что в румынский язык слово "берлога" проникло только в значении "логово", "убежище", в то время, как слова болото, топи и т.д. представлены иными словами, родственными по происхождению славянским (сравните рум. "балта" - русс. "болото"), но не содержащими контекста "логова", можно предполагать, что в какой-то период слова, связанные со словом Берладь и означающие первоначально "топкие заболоченные места", благодаря разбойничьей деятельности жителей Берладской области стали нарицательными.

Данные письменных источников. В обоснование данной гипотезы можно представить ряд наблюдений, основанных на анализе данных письменных источников.

В летописном сообщении 1159 г. говорится, что Иван Ростиславич Берладник ушел в поле к половцам, пошел с половцами и "ста в городах подунайских" и там захватил два кубаря с товарами и видимо там же "пакостяше" галицким рыболовам (ПСРЛ II,497). Эти мероприятия никак не "вяжутся" с местоположением современного Бырлада. Река Бырлад впадает в р. Сирет, которая, в свою очередь, впадает в Дунай. И галицкие рыболовы, и купеческие корабли вряд ли могли оказаться так далеко от Дуная. Вообще трудно представить себе, чтобы город Бырлад (если говорить о современном городе) мог входить в понятии летописца в число "подунайских городов", поскольку его отделяет от Дуная около сотни километров. Исходя из контекста византийских, восточных и русских источников, в понятие "подунайские города" входили города, расположенные непосредственно на берегу Дуная, причем, для этого времени, только правобережные. Размещение центра Берлади на правом берегу Дуная в районе Хиршова полностью отвечает контексту употребления понятия "подунайские города".

В летописном известии 1160 г., в котором сообщается, что киевский князь Ростислав послал воевод Георгия Нестеровича и Якуна вдогонку за берладниками, ограбившими Олешье, говорится, что киевляне берладников настигли у Дциня (Дичина) и там "избиша я и полон взяша" (ПСРЛ II,505). Исследователи не обращали внимание на нелогичность маршрута, которым берладники, нагруженные награбленным товаром, уходили от киевлян. Берладники не вошли в реку Сирет, чтобы затем попасть в реку Бырлад к родным берегам. Если берладники не знали о преследовании киевлян, тогда тем более непонятно, почему они, не свернув на Сирет, поплыли дальше по Дунаю и оказались в районе Дичина. Однако все эти несообразности и нелогичности возникают при локализации Берлади на реке Бырлад, но сразу устраняются при локализации Берлади в районе Хиршова. Дичин (совр. Мэчин) находится на правом берегу Дуная (на 60 км "по прямой") ниже по течению, чем Хиршова. Берладники, уходя от погони, попросту не успели доплыть до "старого" Бырлада.

Локализация Берлади в районе современного г.Бырлада не могла объяснить активной деятельности Ивана Ростиславича на Дунае: ведь Берладь находилась в стороне от "стратегического простора" и ее местоположение никаких выгод не сулило. Локализация Берлади в Добрудже позволяет представить, каким образом берладники могли бы "пакостить" галицким рыболовам, спускающимся вниз по Днестру или Пруту к Дунаю и Черному морю.

Рассмотрим еще некоторые моменты, исходя или из условия достоверности грамоты Берладника, или ее фальсификации, при которой были использованы достоверные исторические сведения. При "старой" локализации Берлади из трех перечисленных в грамоте городов она располагалась дальше всех от Дуная. Еще неизмеримо дальше она располагалась от Месемврии. Было непонятно, какую стратегическую торговую выгоду сулило плыть месемврийским купцам по реке Бырладу, истоки которой терялись в пространстве между Прутом и Сиретом. Гораздо выгоднее было бы плыть им по Дунаю, по Пруту и по Днестру, что предлагало несопоставимо огромные рынки сбыта. Предлагаемая локализация Берлади эту нелогичность грамоты Берладника устраняет. Берладь «стала» намного ближе к Месемврии, намного ближе двух других упомянутых в грамоте городов. И что очень важно, при данной локализации проявляется экономическая целесообразность в установлениях князя Ивана Ростиславича.

В установлении Ивана Берладника месемврийские купцы были освобождены от платы пошлин при складировании товаров ("изклад") в Малом Галиче, но должны были ее платить в Берлади и Текуче. В то же время при операции с товарами "на исъвоз" (место причала и выгрузки товаров) купцам из Месемврии нужно было платить только в Малом Галиче. Купцы из Месемврии могли попасть в Берладь, Малый Галич и Текуч (современный Текуч расположен на реке Бырлад недалеко от места впадения ее в реку Сирет) морским путем до устья Дуная, затем по Дунаю до города Малый Галич. Далее, чтобы попасть в Берладь (по предлагаемой локализации) им нужно было еще плыть дальше по Дунаю, а чтобы попасть в Текуч им нужно было в районе Малого Галича свернуть в реку Сирет, а затем по ней добираться до реки Бырлад и города Текуча. Таким образом, цель установления Ивана Ростиславича становится ясной: способствовать превращению Малого Галича в крупный перевалочный пункт товаров на Нижнем Дунае и при этом поощрить месемврийских купцов плыть в более дальние и труднодоступные районы и доставлять товары в города Берладь и Текуч.

Еще на один момент в тексте грамоты Ивана Берладника необходимо обратить внимание в свете гипотезы локализации Берлади в Добрудже. В грамоте упомянут ряд товаров различной "национальной" принадлежности. Порядок их перечисления следующий: "местные", "венгерские", "русские" и "чешские".

Во-первых, сразу бросается в глаза противопоставление товаров местных и русских. Это еще раз подтверждает выводы исследователей, сделанные на основании летописного эпизода 1174 г. (Андрей Боголюбский отсылает Давида Ростиславича за пределы Русской земли в Берладь), о том, что Берладь нельзя рассматривать в качестве русского княжества.

Во-вторых, в списке товаров не названы товары византийские *ПРИМ.5, которые, учитывая географическое положение Берлади, должны были бы присутствовать обязательно. Ведь упомянуты даже чешские товары, которые должны были проделать путь гораздо более далекий - еще из-за пределов Венгрии. Это тем более очевидно, поскольку грамота дается купцам Месемврии. Если бы Берладь находилась на левобережье Дуная, в Сиретско-Прутском междуречье, то наряду с другими этнически определенными товарами должны были бы быть обязательно упомянуты византийские (греческие) товары. Поскольку последние не упомянуты, а грамота дается купцам Месемврии, то можно придти к выводу, что понятию "товары местные" более или менее адекватно понятие "товары греческие, византийские". Следовательно, исторический центр Берлади находился в византийских пределах, а значит, на правобережье Дуная. О том, что земли Берлади лежат в византийских пределах, свидетельствуют данные и других, менее "сомнительных", чем грамота 1134 г., письменных источников. Их сведения я разберу чуть ниже.

В-третьих, любопытен сам порядок перечисления этнически определенных товаров: местные, венгерские, русские, чешские. Если придерживаться "старой" локализации Берлади на р. Бырлад, то закономерность в порядке перечисления обнаружить трудно. Но если исходить из локализации Берлади на правобережье Дуная, то эта закономерность достаточно очевидна: товары перечислены в порядке дальности происхождения и, соответственно, возрастания сложности их транспортировки в Берладь. Наиболее доступными, безусловно, являются товары местные, под которыми естественно понимаются "греческие". Далее следуют товары венгерские. Их транспортировка в Берладь достаточно проста - по течению Дуная вниз: из Среднего ("Венгерского") Подунавья в Нижнее ("Византийское"). Далее названы товары русские. Их путь в Берладь сложнее: или морским путем, как часть пути "из варяг в греки", описанного Нестором и Константином Багрянородным, до Дуная, или из пределов Галицкой земли по Пруту и Сирету до Дуная, или более вероятно - по Днестру в Черное море, а затем по Дунаю. Путь русских товаров в Берладь сложнее и длиннее, чем путь венгерских. Зато путь чешских товаров, названных последними, наиболее протяжен и длинен: или в Венгрию и затем по "венгерскому" пути - по Дунаю, или севернее Карпат до галицких земель и затем по "русскому" пути, то есть пути русских товаров в Берладь.

Поскольку в ходе дальнейшего изложения аргументов в пользу локализации Берлади в Добрудже мы не будем больше обращаться к данным текста Грамоты Берладника, хотелось бы обратить внимание на следующий момент. Сведения грамоты Берладника, несмотря на сомнения в ее подлинности, удивительным образом подтверждают данную гипотезу локализации Берлади. Но, как мы видели, и данные русских летописей подтверждают данную локализацию. В таком случае нельзя не признать, что сведения грамоты 1134 г., независимо от степени ее аутентичности, достаточно достоверны и соответствуют историческим реалиям. Б. Хаждеу не высказывался в пользу локализации Берлади на правобережье Дуная. Очевидно, он придерживался традиционной точки зрения и связывал летописную Берладь с современным ему Бырладом. Поэтому он не мог настолько продумать и так составить текст грамоты, чтобы он наиболее полно соответствовал и условиям "новой" локализации и не противоречил летописным данным, также соответствующим данной локализации. Исходя из этого, мы еще раз можем констатировать, но уже на базе новых, только что полученных наблюдений: Грамота Берладника не могла быть сфальсифицирована Б. Хаждеу и вообще в его время, и, независимо от характера ее происхождения, нужно признать, что грамота содержит исторически достоверные сведения.

Рассмотрим еще несколько свидетельств письменных источников - арабских сочинений ал-Идриси и Ибн Халдуна и германского автора Готфрида Витербоского. Ал-Идриси на карте никак не определил политический статус Карпато-Поднестровья. Последнее не относилось ни к Дунайской Болгарии, границей которой был Нижний Дунай, ни к Руси, подписанной на картах на левобережье Днестра. Текст при этом полностью соответствует карте. Но вместе с тем в одной из секций другого климата, посвященной описанию берегов Черного моря, сицилийский географ сообщает, что Русь одним из своих рубежей имела черноморское побережье, где она граничила с Дунайской Болгарией (Коновалова 1991: 56-57).

Политического образования, то есть государства болгар, во времена ал-Идриси не существовало. Болгарские территории полностью попали под власть Византии не позднее 1018-1021 гг. Поэтому, можно полагать, что, говоря о "странах" и называя их, ал-Идриси в первую очередь имел ввиду этнический состав населения местности, а не их политический статус. Но где же проходила по ал-Идриси граница между русскими и болгарами? И.Г. Коновалова полагает, что по Нижнему Дунаю. Эта традиционная точка зрения, и вряд ли она, в целом, не соответствовала исторической действительности. Но возможно ли, учитывая выдвинутую И. Богданом локализацию, предположить, что указанная граница проходила по черноморскому побережью, но южнее Дуная, то есть уже в Добрудже? Ведь ал-Идриси не говорит в этом случае про Дунай.

В позднейшей арабской литературе сохранилось словесное описание карт ал-Идриси, сделанное Ибн Халдуном в последней четверти ХIV в. Ибн Халдун дважды подчеркнул, что Русь и Дунайская Болгария лежат на побережье Черного моря и имеют общую протяженную границу. Описывая соседние секции и климаты, географ говорит, что "Русь окружает страну бурджан" с запада, севера и востока (Коновалова 1991: 32-33;57).

Подобное уточнение Ибн Халдуном показаний ал-Идриси, казалось бы, только запутывает и осложняет и без того очень тяжелое восприятие информации, предоставляемой ал-Идриси. Совершенно непонятно, каким образом болгары и русские имели общую протяженную границу по побережью Черного моря, если она должны была проходить по Дунаю. И совсем непонятно, как русские могли "окружать" болгар со всех сторон, исключая южную (то есть обращенную к Византии, греческим областям) сторону.

Конечно, можно посчитать, что Ибн Халдун, рассказывая о столь отдаленных от него областях, что-то "напутал" и его известие не отражает никакой исторической реальности. *ПРИМ.6. Однако признание, что часть русского этнического массива населяла не только левобережные придунайские области, но и правобережные в Добрудже, где оно могло находиться даже южнее Хиршова, между последним и Чернаводой, где некоторые исследователи размещали летописный "Переяславец на Дунае" (Перхавко 1988: 69), наполняет сообщение Ибн Халдуна реальным историческим содержанием, а известия ал-Идриси (которого Ибн-Халдун дополнял) о границах Руси и Болгарии позволяет интерпретировать не столь традиционно, как принято в литературе.

Обратимся к сочинению германского средневекового историка и писателя Готфрида Витербоского «Пантеон», написанному в 1186 г. В части XV, гл.25 он пишет о Дунае: "...Там Дунай находит своей первый исток, а Венгрия, Рутения, Греция дают ему (Дунаю - Р.Р.) прибежище..." (Латиноязычные источники 1990: 346). Это выражение является метафорой, в которой поэт отразил пограничное положение Дуная, отделяющего в своем нижнем течении Русь от Византии. "Откуда у Готфрида представление о том, что Дунай течет по землям Греции (Византии) и Руси неясно, - отмечает комментатор текста М.Б. Свердлов, - Вероятно, это отражение тех смутных географических представлений о Восточной Европе в среде, к которой принадлежал писатель" (Латиноязычные источники 1990: 347). Так, может, данное свидетельство является отражением представлений автора о русском населении подунайских городов правобережья Дуная и в частности земли берладников?

Итак, мы предполагаем, что земля берладников, ее исторический политический центр, называвшийся Берладью, находился на правобережье Дуная, в Добрудже, то есть территории, которая в указанный источниками период (с 1134 по 1174 гг.), входила в государственную территорию Византийской империи. В свете этого интересно, насколько допускают данные византийских источников предполагать реальность высказанной гипотезы.

По вопросу характеристики политической и этнодемографической ситуации на византийском правобережье Дуная в районе так называемых подунайских городов необходимо отметить следующее:

Во-первых, полиэтничный характер населения подунайских городов вообще и наличие в них русского населения в частности. О русском населении говорит и указание на правителя подунайского города по именем Сеслав у Анны Комниной, а также указание византийских авторов на некоего славянина Нестора, которого правительство в 1074 г. послало договариваться с взбунтовавшимся против Константинополя населением подунайских городов (Анна Комнина 1859: 309-310; Васильевский 1872: 147).

Во-вторых, слабость власти византийской администрации в подунайских городах, периодически становящейся чисто номинальной. Как известно, византийская администрация выплачивала подунайским городам даже ежегодные богатые поминки, чтобы те хотя бы формально признавали над собой власть императора.

В-третьих, стремление византийских властителей "приручить" подунайскую вольницу с тем, чтобы создать в ее лице опору против кочующих между Балканами и Дунаем и ведущих себя деструктивно печенегов, потомков печенежских орд Тираха и Кегена, переселившихся на территорию Византии еще в конце 40-х гг. XI в. (Васильевский 1872: 118-136).

С этой целью византийское правительство поощряло переселение на правый византийский берег Дуная с левобережья оседлого населения, убегающего от кочевников. В доказательство можно привести следующие данные:

1)русской летописи (известие под 1069 г.) о возможности русских "уйти в греческую землю" (ПВЛ: I, 116);

2)сообщение Михаила Атталиата о "неких скифах", каявшихся в 1078 г. византийскому императору, в которых В. Васильевский обоснованно видит русское население Дунайского правобережья (Васильевский 1872: 305);

3)известие Анны Комниной (кн.6, гл.14) о переселении в 1086 г. одного "скифского" племени на правобережье Дуная, которое договорилось об этом с властителями подунайских городов. Эти «скифы» потом «возделывали землю и сеяли просо и пшеницу» (Анна Комнина 1859: 309-310). В пользу «русского» происхождения «скифов» в этом эпизоде высказались П. Голубовский, В. Васильевский, А.Н. Насонов и Г.Б. Федоров (Васильевский 1872: 304-305; Насонов 1951: 139; Федоров 1974: 119). *ПРИМ.7

Но наибольший интерес в данном отношении представляет сообщение Иоанна Киннама. Рассказывая о приготовлениях к войне против венгров императора Мануила I Комнина, который сколачивал коалицию из западных союзников и сил русских княжеств, Киннам сообщает: "Около этого времени добровольно пришел также к Римлянам с детьми, женою и со всеми силами один из владетелей Тавроскифии Владислав. Ему подарена была придунайская страна, которую царь прежде отдал пришедшему в Византию Васильку, сыну Георгия, занимавшему первое место между филархами Тавроскифии.." (Киннам 1859: 262).

К сожалению, это интересное известие Киннама чрезвычайно сложно для определения хронологии и участников описанных событий. В нецитированной нами части о приготовлении Мануила к войне и сколачивании антивенгерской коалиции имена русских князей перепутаны, а некоторые имена, например, некий Примислав, вообще ни с кем не идентифицируются (Киннам 1859: 260-262). И в цитированном нами фрагменте непонятно, кто же скрывается под именем Владислав.

В.Н. Карпов предполагает, что этими переселенцами из Руси в пределы Византии были кто-то из Всеславичей - Давид (упом.1129), Ростилав (упом.1140), Святослав (упом.1129) и их племянников Василько и Иоанн, которые были изгнаны из Полоцкого княжества сыном Владимира Мономаха Мстиславом Великим (1125-1132) (Киннам 1859: 262).

В.Б. Перхавко считает, что данное событие произошло позднее - в 60 гг., а придунайские земли на территории Добруджи были отданы в держание русским князьям Васильку Юрьевичу (сыну Юрия Долгорукого) и Владиславу. Исследователь пишет: «...в 1165 г. нижнедунайская область, пожалованная императором в держание Васильку Юрьевичу, перешла к другому русскому князю, которого византийский историк Иоанн Киннам называет Владиславом, хотя, возможно, по ошибке путает с Мстиславом» (Перхавко 1996: 73-74; Коновалова, Перхавко 2000: 77, 84).

Не вдаваясь в дискуссию о хронологии и действующих лицах в указанном фрагменте сочинения византийского хрониста, отметим главное:

1) придунайские земли на правобережье неоднократно дарились русским князьям именно в период, когда протекала на Дунае деятельность Ивана Ростиславича Берладника;

2) мы можем предположить, что среди тех князей, которым "дарились" придунайские области, мог быть и Иван Ростиславич, причем уже в тот период, который обозначен грамотой 1134 г.;

3) на основании летописного сообщения 1174 г. можно предполагать, что практика существования каких-то русских политических формирований, возглавляемых русскими князьями, но почти наверняка формально, как и подунайские города, подвластных Византии, продолжалась и после смерти Ивана Берладника. В. Васильевский назвал данную историческую практику "получением русскими князьями уделов от византийского императора" (Васильевский 1872: 304).

Обстоятельства гибели Ивана Ростиславича Берладника в Солуни в 1162 г. безусловно, заслуживают внимания исследователей. Возможно, и прав В.Б. Перхавко, предполагающий, что Ивана Ростиславича отравили византийцы по просьбе их союзника Ярослава Владимировича Галицкого (Перхавко 1996: 72; Коновалова, Перхавко 2000: 74). Однако сам факт, что привыкший к борьбе и все свою жизнь боровшийся Иван Ростиславич жил перед смертью в Византии, говорит о достаточно интересных обстоятельствах взаимоотношений Берладской земли с официальным Константинополем.

Возможно, не случайно Иван Ростиславич и берладники, совершавшие походы на галицкие города, грабившие галицкие купеческие корабли и рыболовов, ходившие на достаточно далеко расположенный киевский торговый порт Олешье, не грабили рядом находившихся византийцев, не имели конфликтов с византийскими властями. Исследователями не обращалось внимания на то, что берладники, бывшие, по общему в историографии мнению, деклассированным разбойничьим элементом, прообразом будущего казачества, профессиональными пиратами, плавая по Дунаю и Черному морю, не "замечали" в Византии богатую добычу, которая была рядом, за которой не надо было плыть в устье Днепра или вверх по Днепру (по поводу локализации Олешья - Сокульский 1980: 64-73). Ни одно нападение на греков, ни один конфликт берладников с византийцами не нашли отражение ни в одном из русских или греческих источников. *ПРИМ.8

Данные наблюдения с учетом всего вышесказанного позволяют поддерживать предположение не только о том, что центр исторической летописной Берлади находился на территории Добруджи, официально принадлежащей Византии, но и о том, что Берладская земля была хотя бы формально зависимой от Византии. Это не было княжество, зависимое от Галицкой Руси, по крайней мере, с 1144 г., и это не была в полном смысле "казачья вольная республика".

Последний вопрос, который бы хотелось осветить в рамках привлечения данных письменных источников, - отношения Ивана Ростиславича и берладников с половцами. Уже привлекалось летописное свидетельство об осаде в 1159 г. Иваном Ростиславичем с берладниками и половцами Ушицы. При анализе этого фрагмента, комментируя уход половцев от Ивана, мы предположили, что Берладь, где бы она ни находилась, была независима от половцев. Иначе трудно было бы объяснить, почему половцы послушались Ивана Берладника, почему от него мирно ушли.

Интересные факты, касающиеся взаимоотношений Ивана Берладника с половцами, предоставляет летопись В.Н. Татищева, который использовал при написании этого сюжета ряд не дошедших до нас летописных данных. В.Н. Татищев сообщает, что после того, как Иван Берладник в 1159 г. ушел из Киева от Изяслава Давыдовича к половцам и стал в городах подунайских, галицкий князь Ярослав Владимирович оказал давление на венгров, и те отправили посольство к половцам с требованием выдать им Ивана Берладника. Половцы не только ответили отказом, но даже, когда венгры попытались увезти Ивана Ростилавича силой, вступили с венграми в бой, после чего посольство выгнали (Татищев 1964: III,64-65).

Сиретско-Прутской локализацией Берлади трудно объяснить подобный характер взаимоотношений Ивана Берладника с половцами. Несмотря на возможные личные симпатии к русскому князю у половцев и у Ивана Ростиславича могли быть разные интересы. Если бы Берладь размещалась исключительно на землях современной Молдовы, то она была бы беззащитна перед многочисленными половцами, контролировавшими этот регион. В то же время локализация Берлади на правом берегу Дуная, в Добрудже сразу же делает типологически близкими отношения Ивана с половцами и правителей подунайских городов с половцами. Последние были традиционно союзными. В качестве примера можно привести сюжет из сочинения Анны Комнин: когда в 1088 г. император Алексей Комнин осадил подунайский город Дерстр, его "руководитель" Татуш ушел за Дунай к половцам просить помощи. Алексей сразу же снял осаду и оставил свои планы покорения города (Васильевский 1872: 163). Видимо, расположение, по крайней мере, части земли берладников на правобережье Дуная создавало необходимый баланс сил, который половцам было невыгодно нарушать.

Таковы, на наш взгляд, аргументы в пользу локализации Берлади на правобережье Дуная, исходя из анализа письменных источников.

Данные археологии. Результаты исследований археологов имеют при решении проблемы локализации летописной Берлади первостепенное значение. Уже отмечалось, как археологическая "неуловимость" Берлади внесла скептицизм не только в среду археологов, но и историков. И как результат, в исследованиях последних десятилетий проблемы, связанные с берладниками, вообще не затрагиваются, а если затрагиваются - то на уровне представления историографии, в которой первое место принадлежат сомнениям по поводу подлинности грамоты Ивана Берладника.

Археологическим показателем локализации Берлади, по мнению исследователей, должны выступать фиксируемые остатки культуры городского облика и предметы специфически древнерусского происхождения. На месте современного Бырлада ярко выраженных слоев ХII-ХIII вв. не обнаружено. Что же касается вещей специфически древнерусского облика, то, например, такая категория вещей, как древнерусские кресты-энколпионы, были обнаружены в достаточно большом количестве в северной и центральной части Запрутской Молдовы не южнее районов Бакэу и Васлуй. То есть в северных районах этой области, которые вряд ли могли входить в общность Берладь, подобные вещи есть. Один энколпион найден даже в центральной части Днестровско-Прутского междуречья на поселении Ханска (Postica 1995: 61), а на территории Румынской Молдовы, где существуют река и город с названием Бырлад, такие находки пока не известны (Комша 1987: 104-105; Spinei 1975: 235-242; Spinei, Coroliuc 1976: 319-328).

М. Комша, картографировавшая памятники, на которых встречены изделия древнерусского происхождения, в качестве которых у нее выступают шиферные пряслица, лунницы, колты, металлические браслеты, стеклянные перстни и браслеты, янтарные бусы, уже упоминавшиеся энколпионы, шейные и нагрудные крестики, яйца-писанки и другие предметы, показала, что южнее района Бакэу в Запрутской Молдове они не встречаются, хотя севернее представлены в 22 пунктах (Рис.24) (Комша 1987: 101-102, рис.1).

Рис. 24. Памятники археологии, в которых встречены изделия древнерусского происхождения
(По Комша 1987: 102. Рис. 1):
а – памятник; б – гористая местность.

Памятники: 1 – Кирень; 2 – Ибэнешть; 3 – Ворничень; 4 – Брэешть; 5 – Ботошань; 6 – Сучава; 7 – Трифешть; 8 – Яссы; 9 – Котнарь; 10 – Кырья; 11 – Бэйчень; 12 – Войнешть; 13 – Рэдукэнень; 14 – Кодэлешть; 15 – Кирчешть; 16 – Оцелень; 17 – Дэнешть; 18 – Пятра Нямц; 19 - Пятра Нямц «Бытка Доамней»; 20 – Кындешть; 21 – Кэбешть; 22 – Додешть; 23 – Муржень; 24 – Мойград (Porolissum); 25 – Трансильвания; 26 – Саскиз; 27 – Гарвэн (Диногеция); 28 – Исакча (Noviodunum); 29 – Нуфэрул; 30 – Пэкуюл луй Соаре; 31 – Буфтя (Мэнешть).

Данное явление, безусловно, требует своего объяснения. А пока отметим: в месте традиционной локализации летописной Берлади- юг Запрутской Молдовы подобные вещи не обнаружены. Данный факт, а также отсутствие слоев ХII-ХIII вв. в г. Бырладе, как уже отмечалось, конечно, не позволяет делать окончательных выводов, но все же позволяют предполагать, что Берладь, по крайней мере, ее центральные области в этом районе не находились.

В свете локализации Берлади в Добрудже обратимся к археологическим материалам из этого региона в интересующее нас время. Мы видим кардинально противоположную картину в распространении вещей древнерусского происхождения (Рис.24, 25).

Рис. 25. Карта распространения древнерусских импортов по нижнему течению Дуная
(По Коновалова, Перхавко 2000: вклейка).

1 – пряслица из овручского шифера; 2 – глиняные яйца-писанки; 3 – висячие трубчатые замки; 4 – кресты-энколпионы; 5 – другие изделия древнерусского ремесла; а – единичные находки; б – групповые находки.

Наиболее массово встречаемыми предметами древнерусского происхождения (место производства - Овруч) в Добрудже являются шиферные пряслица розового, красного, фиолетового цветов, которых только на поселениях Диногеция, Пэкуюл луй Соаре и Исакча найдено несколько сот экземпляров. Овручские пряслица встречаются на указанных поселениях даже в кладах с украшениями и византийскими монетами, что неудивительно, поскольку они могли использоваться в качестве обменного эквивалента. Как полагает М. Комша, по образцу привозных овручских пряслиц на указанных поселениях делали пряслица и из местного серого шифера (Комша 1987: 100-103; Dinogetia 1967: 100-119; Barnea 1954: 197; idem 1955: 169-180; idem 1984: 103; Pacuiul lui Soare 1972: I,170-173; Диакону 1961: 492; Stefan 1955: 730-732; Comsa, Bichir 1960: 234-239).

Найденные на поселениях Диногеция и Исакча металлические лунницы, М. Комша считает местной имитацией лунниц, широко распространенных в русских кладах второй хронологической группы по Г.Ф. Корзухиной (Dinogetia 1967: 281; Barnea 1955: 175-176; Manucu-Adamestianu 1984: 243; Комша 1987: 103; Корзухина 1954).

Найденные при раскопках подунайских городов и поселений их округи - памятников Диногеция, Капидава, Исакча, Мэчин, Нуфэрул, Пэкуюл луй Соаре стеклянные браслеты и перстни румынские исследователи считают привозными из Руси (Dinogetia 1967: 314; Capidava 1958: 237-238; Barnea 1954: 199; Vasiliu 1980: 482; idem 1984: 530-534; Manucu-Adamestianu 1983: 472; Комша 1987: 104).

Также привозными из Руси, вероятно, киевского производства, М. Комша считает и янтарные бусы, двуусеченной конической формы, многогранные, найденные на поселении Пэкуюл луй Соаре и могильнике ХI-ХII вв. в Исакче (Комша 1987: 104; Pacuiul lui Soare 1972: I, 137-138; Vasiliu 1980: 483; idem 1984: 534-539).

Среди предметов культа древнерусского происхождения интерес вызывают находки энколпионов в Пэкуюл луй Соаре. М. Комша полагает, что часть из них была изготовлена в Киеве, а часть в Галиче. В Диногеции и Исакче найдены довольно многочисленные шейные и нагрудные бронзовые крестики ХI-ХII вв. с одинаковыми концами с выпуклостями, аналогичные волынским (Седов 1982: 199-200, табл.ХХV, XXVI,30), а также бронзовый крестик (Диногеция) с неравными, закругленными и украшенными шипами концами, которые орнаментированы спиралевидным узором, заключенным в окружность. Этот экземпляр, как считает М. Комша, аналогичен новгородским (Седова 1951: 235, табл.4,9). Исследовательница полагает, что киевского происхождения могут быть и два, найденных также в Диногеции, бронзовых крестика с равными расширяющимися концами, имеющими на лицевой стороне черненый узор (Рис.26) (Комша 1987: 105; Dinogetia 1967: I, 357-366, fig. 191, 2; 192, 3-5; Barnea 1973: 309, 317, fig. 9, 2; 15, 4; Manucu-Adamestianu 1984: 244-245; 636-637; tabl. III, 31-33; IV, 34).

Рис. 26. Предметы культа с поселения Диногеция в Добрудже (По Dinogetia 1967: 361. Fig. 192).

На всей территории Румынии только в Добрудже, а именно на поселениях Диногеция и Исакча, найдены полихромные поливные яйца-писанки, которые, по мнению И. Барни, изготовлены в мастерских Киева и, возможно, Белгорода (Dinogetia 1967: I, fig. 149: 12, 13; Barnea 1954: 198-199; Vasiliu 1984: 115).

Таким образом, мы видим большое количество вещей древнерусского происхождения в Добрудже, причем на поселениях, расположенных по берегу Дуная в Северной и Западной Добрудже. По локализации, предложенной И. Богданом, Берладь находилась в районе Хиршова. Территориально этот район "укладывается" между Мэчином (летописный Дичин) и Пэкуюл луй Соаре, расположенным выше по течению Дуная, чем Хиршова. Обилие находок древнерусского происхождения в таком дальнем пункте, как хорошо изученное археологически поселение Пэкуюл луй Соаре, делает данную локализацию достаточно обоснованной и в плане археологии. Широкое распространение предметов древнерусского происхождения на подунайских поселениях в Добрудже вряд ли можно объяснить только широко развитой торговлей этого региона с Русью (Комша 1987: 106).

Возможно как раз, что и торговля с Русью приняла широкие масштабы из-за наличия большого русского этнического массива на правобережье Дуная во второй половине ХI - ХII вв. М. Комша отмечает, что абсолютное большинство предметов древнерусского происхождения появилось здесь в ХI-ХII вв. и позже (Комша 1987: 101-106). Вспомним о том, что речь Святослава 969 г. о Переяславце (локализующемся в этом районе (Нуфэру - Перхавко 1988: 73), как центре торговли, свидетельствует о ее развитии в этом районе уже к середине Х в. А массовое появление древнерусских вещей фиксируется гораздо позже. К концу Х в. из древнерусских вещей, отмеченных исследователями на подунайских поселениях Добруджи, относятся только овручские пряслица. Но в большом количестве они появились здесь уже в ХI в. (Комша 1987: 101). Лунницы, обнаруженные в Диногеции и Исакче, имитирующие древнерусские, относятся также к ХI в. (Комша 1987: 103). Любопытно, что многие из перечисленных предметов были найдены в погребениях, что не может не наводить на предположение об "этнической значимости" этих вещей для погребенных.

В любом случае большое количество вещей древнерусского происхождения на придунайских правобережных памятниках Добруджи, некоторые из которых отождествляются с "подунайскими городами" византийских и русских источников, связано с наличием среди населения подунайских городов русского этнического массива, засвидетельствованного письменными источниками. Мы согласны с мнением В.Б. Перхавко о том, что часть этих городов и была передана византийским императором Мануилом Комнином в удел русским князьям, о чем повествует Киннам (Перхавко 1996: 73-74). Определить, какие из них, могли входить в 1134-1174 гг. в "некое" сообщество "Берладь", достаточно сложно, но возможно.

Радикально решить археологическими методами задачу локализации Берлади в указанном районе, наверное, могли бы археологи, идентифицировав на местности исчезнувший еще при Н.П. Барсове Ески-Бырлат и проведя на том месте полевые исследования. Во всяком случае, археологических доказательств локализации центра летописной Берлади в Добрудже, а не на юге Запрутской Молдовы на сегодняшний день существует гораздо больше.

* * *

Подведем итоги. Итак, Берладская земля, согласно нашей локализации, находилась в области подунайских городов в Добрудже, о чем свидетельствуют данные топонимики, лингвистики, археологии и сведения летописей о берладниках. сведения летописей не противоречат новой локализации Берлади в отличие от старой, традиционно отождествляемой с современным румынским городом Бырладом. Летописная Берладь находилась за пределами русских земель, вероятно, была формально подчинена властям Византийской империи подобно подунайским городам на Дунайском правобережье, но в действительности была своеобразной «пиратской республикой», напоминающей будущую Запорожскую Сечь. Новая локализация Берлади подтверждается и сведениями Грамоты Ивана Берладника 1134 г., которая считается некоторыми учеными фальшивкой. Для обвинений Б.П. Хаждеу в фальсификации грамоты нет оснований. Если грамота и была сфальсифицирована, то не позднее XIV-XV вв., но тогда при этом были использованы другие достоверные письменные источники или реальные исторические сведения устной традиции, восходящие к предшествующему времени. В вопросе о достоверности Грамоты 1134 г. совершенно реален факт ее переписывания в XIV-XV вв., при этом и были внесены в ее текст те орфографические и редакторские изменения, которые служат доказательством ее подложности.

4. 2. Бродники

После вхождения племен уличей и тиверцев в состав Киевской Руси их имя исчезло со страниц летописей. Этот факт в историографии традиционно объясняется тем, что днестровские славянские племена влились в древнерусскую этническую общность и даже приняли участие в ее формировании. Славянское население продолжало проживать значительными массами в Карпато-Днестровских землях, но пройдет не более двухсот лет, прежде чем письменные источники откроют нам новые названия для населения этого региона. Причем, не все из них могут считаться этническими. В ХII-ХIII вв. в Карпато-Поднестровье существует довольно разнородное в культурном и этническом плане население, и некоторые его группы, например, берладники, бродники и галицкие выгонцы могут претендовать на принадлежность к славянству.

Среди групп населения, помимо волохов, проживающих в Карпато-Днестровских землях в ХII-ХIII вв., берладники, бродники и галицкие выгонцы сникали себе в историографии славу, если не таких загадочных как тиверцы, то, по крайней мере, вызывающих постоянный интерес. Впрочем подобная ситуация вызвана в первую очередь чрезвычайной скудостью информации об этих группах населения (например, о галицких выгонцах нам известно всего лишь одно письменное летописное свидетельство), и в целом о населении региона в эти «темные века» исторического прошлого Карпато-Поднестровья. Нехватка сведений привела к тому, что многие стороны жизни берладников, бродников, выгонцев давно уже стали весьма вольно реконструироваться, домысливаться на основе недостаточно обоснованных гипотез, общеисторических соображений и не всегда корректных параллелей. Подобные «свободные» реконструкции проникают и на страницы достаточно авторитетных академических трудов, где излагаются в позитивном, лишенном полемичности стиле и без должных оснований приобретают статус обоснованного знания по этим сложным вопросам.

Среди населения Карпато-Днестровских земель в первой половине ХIII в. письменные источники первыми упоминают бродников. Сведения о бродниках чрезвычайно скудны. Это обстоятельство привело к тому, что многие деяния, характерные для бродников, живших на юго-восточной окраине русских земель, на русско-половецком пограничье в Подонье, приписываются исследователями и карпато-днестровским бродникам. В историографии со второй половины XIX в. и по настоящее время единодушно бытует представление о дунайских бродниках, как о вольнице, полукочевом воинственном населении, прообразе казачества. На наш взгляд, необходимо обратить внимание на следующее.

Во-первых, русские летописи, многократно говорят о бродниках в Подонье, но ни разу не сообщают о бродниках дунайских. Во-вторых, русские летописи упоминают донских бродников только как военную силу. Достоверные известия источников о бродниках дунайских ни разу не упоминают их в военном контексте. Насколько связаны между собой эти две группы населения?

В связи с упоминанием бродников и в Подонье и в Подунавье большинство российских исследователей исключает трактовку этого названия как этнонима, хотя и подразумевают под бродниками восточнославянское по происхождению население. По их мнению, слову "бродник" синонимично слово "казак" (Волынкин 1949; Котляр 1969 и др.). Исключение составляет мнение В.П. Шушарина, полагающего, что слово "бродники" - это этноним-самоназвание (Шушарин 1978: 42). Те же авторы, это в основном, румынские исследователи, которые придерживаются идеи восточнороманского происхождения бродников, не акцентируют внимание на славянской этимологии этого названия и стараются "не замечать" упоминания о бродниках в Подонье русскими летописями.

Впервые русские летописи сообщают о бродниках в 1146 (1147) г. как о союзниках черниговского князя Святослава Ольговича в его борьбе с киевским князем Изяславом Мстиславичем. После этого известия о донских бродниках продолжаются во второй половине этого столетия и переходят в ХIII столетие. Бродники участвуют в 1216 г. в Липецкой битве между русскими князьями, а позже и в битве при Калке (ПСРЛ 1856: VII, 38, 39, 121, 132). Бродники, как уже отмечалось, упоминаются только в военном контексте. Их наемную силу использовали и русские князья, и половецкие ханы. В летописном повествовании они, как правило, связаны с какой-нибудь донской ордой (в 1147 г. - с Токсобичами; в 1172 г. - с Кончаком и т.д.) (Плетнева 1975: 281). Известие об участии донских бродников в битве на Калке указывает на христианство бродников, по крайней мере, их воевода Плоскыня перед сражением "целовал крест князю Мстиславу Романовичу" (ПСРЛ 1856: VII, 132).

Донские бродники селились на русском пограничье со степью, так же как и дикие половцы. По мнению С.А. Плетневой, дикие половцы были изгоями половецких кочевий, а бродники - изгоями русских земель (Плетнева 1975: 281). Исследовательница полагает, что бродники не считали себя подданными русского князя, поддерживали мирные отношения с половцами и были под покровительством одной из орд, кочевавших на Дону. Важно замечание С.А. Плетневой по поводу этнического состава бродников: "...в число бродников, безусловно, входили и выходцы из степи: алано-болгары и сами половцы" (Плетнева 1964: 30-32). Киевский автор О.Б. Бубенок еще более определенней считает бродников близкими к аланам и потомками скифо-сарматского населения (Бубенок 1997: 125-137). Чрезвычайную воинственность летописных бродников, по мнению С.А. Плетневой, подтверждают и археологические материалы. Одно из погребений интерпретируется ею как принадлежащее бродническому "атаману" (Плетнева 1964: 32).

Теперь обратимся к данным по бродникам в Подунавье. Достоверно относящиеся к бродникам в Карпато-Днестровских землях сведения содержатся в пяти венгерских и папских грамотах 1222-1250 гг. В Днестровско-Карпатских землях бродники впервые упоминаются в подтвердительной грамоте 1222 г. венгерского короля Андрея II рыцарям Тевтонского ордена, владевшими Землями Бырсы. Наиболее определенное известие о бродниках содержится в послании короля Венгрии Белы IV папе Иннокентию IV 1250 г. Король просит помощи у папы против монголов и обосновывает это тем, что "страны... которые граничат с востока с владением нашего королевства, а именно Русь, Кумания, Бродники [Brodnici], Болгария, в большей их части ранее подчиненные нашей власти", стали данниками татар (Шушарин 1978: 40).

Размещение этих бродников к востоку от Карпат не вызывает сомнений у исследователей (Успенский 1879: 37; Батюшков 1892: 36; Шушарин 1978: 40-42; Параска 1981: 10). Спорные моменты возникают, когда пытаются точнее определить места проживания бродников уже непосредственно на территории Карпато-Поднестровья. Наиболее аргументированным и распространенным в литературе является мнение, что западным пределом земли бродников была река Сирет. Об этом свидетельствует и ряд топонимов, указанных в Прутско-Сиретском междуречье П.Н. Батюшковым (Батюшков 1892: 36; Параска 1981: 10-11). В грамотах 1227 и 1231 гг. речь идет о крещении жителей Земли Бродников. Можно согласиться с В.П. Шушариным, что бродники, по этим документам, представляются не православными, а язычниками, поскольку в других документах четко различаются язычники и православные (схизматики) (Шушарин 1978: 42).

Необходимо отметить, что ни один венгерский или папский документ не указывает на воинственность бродников или на участие их в каких-либо военных действиях. Наоборот, они подчинились власти Венгерского королевства (вероятно, мирно, раз нет упоминаний о военных столкновениях), приняли католических миссионеров, а затем подчинились монголам. По мнению В.П. Шушарина (он анализировал топонимы в венгерских источниках), бродники переселялись на основную территорию Венгерского королевства - в районы, компактно заселенные венграми, в современных Словакии и Трансильвании (Шушарин 1978: 42).

Не подвергая сомнению тезис В.П.Шушарина о переселении бродников в венгерские районы, которое могло объясняться монгольской угрозой, выскажем предположение, что наличие в указанных районах "бродницких" топонимов может быть связано и с более ранним пребыванием в них бродников или тех этнических групп, которые позднее стали так именоваться. Таким образом, мы подходим к проблеме этнического происхождения карпато-днестровских бродников.

Этническое происхождение карпато-днестровских бродников (впрочем, как и их донских "тезок") издавна является вопросом спорным. В русской историографии ни у кого из исследователей не вызывает сомнение их, если не русское, то славянское происхождение. В румынской литературе со второй половины XIX в. распространено мнение о восточнороманском происхождении бродников. Особняком стоит мнение румынского историка В. Спинея, считающего бродников кочевым или полукочевым населением тюркского происхождения (Spinei 1994: 177-180; там же литература).

Восточнороманская версия этнического происхождения бродников не подтверждается убедительными аргументами, основанными на данных письменных источников (Шушарин 1978: 43). Тюркская версия В. Спинея также основана только на общеисторических соображениях. Славянская версия, в отличие от двух указанных, подкрепляется, как кажется, более основательными данными.

Во-первых, по мнению большинства русских исследователей, этимология слова "бродники" - достаточно прозрачна и связана со славянским словом "бродить". Отсюда и представление о полукочевом и военном характере этой группы населения в Карпато-Поднестровье, в то время как данные письменных источников такие представления вовсе не подтверждают.

Во-вторых, основанием служит небесспорная интерпретация Ф. Успенского жителей области "Вордоны" как бродников. Никита Хониат в речи по поводу похода византийцев в 1190 г. против болгар коснулся событий 1186 г. и, говоря о союзниках болгар, потерпевших вместе с ними поражение, сообщил следующее: "...Куманы, народ доселе непорабощенный ... и весьма воинственный и те, что происходят из Вордоны, презирающие смерть, ветвь русских (Тавроскифов), народ любезный богу войны, оказавшие помощь балканским варварам... склонились вместе с ними побежденными и погибли. " (Успенский 1879: 35-36).

Часть исследователей согласилась с отождествлением Ф. Успенского, часть считает его гипотетическим или невозможным (Пашуто 1968: 115,203; Батюшков 1892: 35-36; Шушарин 1978: 43). Если данное сообщение Никиты Хониата действительно имеет отношение к бродникам (причем, именно к бродникам Карпато-Поднестровья, а не бродникам - соседям половцев в Подонье), то оно указывает на славянскую принадлежность бродников.

Еще более недостоверным представляется соотнесение Д. Дьёрффи и В.Т. Пашуто бродников со славянским племенем "прэденеценти", находившимся в начале IX в. на Дунае в районе современной Восточной Сербии (Пашуто 1968: 115,325,403). Анналы королевства франков упоминают их в связи с их отношением с франкской империей в 822 и 824 гг. В сообщении о славянских послах на Франкфуртский сейм (822 г.) прэденеценти выступает, как одно из племен "всех восточных славян" (наряду с ободритами) (Шушарин 1978: 43). Л. Нидерле по поводу этого упоминания замечает, "неясно, не идет ли здесь речь о балтийских ободритах" (Нидерле 1956: 87). Второе известие более четкое: "Ободриты, которые в просторечии называются прэденеценти и проживают по соседству с болгарами в Дакии, прилегающей к Дунаю" (Шушарин 1978: 43). Сообщения о "прэденецентах" столь туманны, что Л. Нидерле не решился высказать мнение даже по вопросу, были ли это племя болгарским или сербским (Нидерле 1956: 87). В.П. Шушарин полагает, что известия о прэденеценти не имеет отношения к бродникам (Шушарин 1978: 43).

Кроме восточнороманской, тюркской и славянской версий этнического происхождения карпато-днестровских бродников существует еще одна версия, едва намеченная и по сути не замеченная в литературе. В. Васильевский в рецензии 1879 г. на книгу Ф. Успенского "Образование Второго Болгарского царства" отметил, что верность словопроизводства бродников от слова "бродить" "не вполне очевидна в силу существования германского народа Броднингов (ветвь Герулов), имя которого очень близко по звукам к бродникам" (Цит. по: Грот 1881: 273).

Данная версия связи броднингов и бродников, на наш взгляд, не только любопытна, но и в определенной степени возможна. В ее пользу могут быть предложены некоторые данные. Известно, что остатки германских племен сохранялись в Трансильвании еще в IX в. (Horedt 1958; Федоров, Полевой 1973). Трансильвания представляла собой своеобразный «заповедник», в котором многие столетия сохранялись народы, попадавшие в него. Можно высказать и предположение, что германские по происхождению броднинги оказались в Восточном Прикарпатье в конце XII-начале ХIII вв., в ходе активизации в этом районе Венгерского королевства, сопровождавшейся колонизацией его населением из внутренних районов. Возможно, что ряд "бродницких" топонимов, отмеченных В.П. Шушариным в Трансильвании и Словакии, отражает пребывание "бывших" броднингов еще до их миграции на восток.

"Германская" версия позволяет объяснить некоторые факты. Например, молчание русских летописей о бродниках карпато-днестровских и западных источников о бродниках на Руси. Бродники в Карпато-Поднестровье резко отличаются своим поведением от своих русских тезок. Все известия о них характеризуют их как не воинственных и оседлых.

Учитывая ситуацию в регионе, карпато-днестровские бродники могли неоднократно воинственно "проявить себя" на страницах источников. Но они не участвуют в событиях, связанных с Иваном Берладником, как полагает В.Б. Перхавко (Коновалова, Перхавко 2000: 79), но нет даже косвенных указаний на это письменных источников. Нет и фактологических оснований видеть в бродниках потомков берладников (Тихомиров 1947: 154; Он же 1956: 209). Они не известны в качестве участников событий, связанных с чрезвычайной активностью половцев на Дунае в конце XII - начале XIII вв., в то время, как бродники в Подонье, как уже отмечалось, постоянно активны в "половецких" событиях. Да и вообще, не слишком ли много "казаков-полукочевников" названо в Карпато-Поднестровье письменными источниками - берладники, бродники, галицкие выгонцы? В.Б. Перхавко в новейшем исследовании подтвердил эту давнюю традицию русской историографии видеть во всех трех группах населения предшественников казачества (Коновалова, Перхавко 2000: 79-80). Не находятся ли исследователи в плену созвучия названий бродников карпато-днестровских и донских? И археологические материалы, в отличие от материалов Подонья, не дают нам возможности судить о воинственности населения региона.

Данная версия, назовем ее «германской», представляет собой гипотезу. Германское по происхождению название бродников Карпато-Поднестровья вовсе не отрицает славянскую этническую принадлежность этого населения в ХIII в. Возможно также и то, что карпато-днестровские бродники были в указанное время полиэтничным населением.

Археологически древности бродников в Карпато-Днестровских землях не идентифицированы (возможно, им принадлежат памятники типа Петруха-Лукашевка - Рабинович 1990), этому препятствуют не столько относительно редко находимые для этого периода памятники, сколько неопределенность информации письменных источников. Предлагаемая нами интерпретация памятников типа Петруха-Лукашевка - принадлежность их населению, на этнический облик которого повлияло активное смешение местных славян и пришлых носителей салтово-маяцкой культуры (Рабинович 1990). Если наше предположение о том, что памятники типа Петруха-Лукашевка принадлежали карпато-днестровским бродникам, верна, то это пока единственное, что позволяет едва наметить через «аланский след» историческую связь между ними и донскими бродниками.

Подведем итоги. Группа населения, известная в источниках под названием "бродники", достоверно зафиксированная с 1222 г., локализуется в Карпато-Днестровских землях, предположительно в Сиретско-Прутском междуречье. Вопрос об этнической принадлежности бродников нельзя считать решенным. Наиболее аргументированной представляются «славянская», но достаточно перспективными также «германская» и «аланская» версии. Связь между бродниками Подонья и Карпато-Поднестровья не очевидна и едва намечается. Данных о полукочевом воинском образе жизни карпато-днестровских бродников нет.

4. 3. Галицкие выгонцы.

В первой половине ХIII в. русские летописи называют еще одну группу населения, которую исследователи связывают с Карпато-Поднестровьем. Речь идет о галицких выгонцах. Эта этническая группа - единственная из всех упоминаемых в связи с изучаемым регионом в период раннего средневековья, которая не вызвала у исследователей особо спорных мнений ни по поводу ее этнической и археологической идентификации, ни по поводу локализации. Упоминаются летописями галицкие выгонцы всего один раз, когда рассказывается о сборе русских войск перед битвой на Калке в 1223 г.

Вот что сообщает Ипатьевская летопись: "...А выгонци Галичькыя приидоша по Днепроу и воиидоша в море. бе бо лодей тысяща. и воидоша во Днепръ. и возведоша порогы и сташа оу реки Хорьтице. на бродоу оу Протолчи. бе бо с ними Домамеричь Юрьгiи и Держикрай. Володиславичь пришедши же вести во станы" (ПСРЛ 1862: II, 742). С незначительными разночтениями об этом эпизоде также сообщают Воскресенская летопись, Тверская, Московский летописный свод конца ХV в. и другие летописи (ПСРЛ 1856: VII, 132; ПСРЛ 1965: XV, 340-341; ПСРЛ 1949: XXV, 119).

В приведенном отрывке Ипатьевской летописи первое упоминание о Днепре является опиской вместо Днестра. Это убедительно доказал Г.Б. Федоров. В других списках Ипатьевской летописи и других летописях везде указан Днестр (Федоров 1974: 128-129).

Поскольку ранее процитированного фрагмента летописи сообщают о том, что галичане и волынцы "киждо со своими князьями" прибыли, галицких выгонцев действительно необходимо отличать от войск галицкого князя. Летописи не говорят, где жили указанные галицкие выгонцы. Но все исследователи, обращающиеся к этой теме, единодушно считают, что выгонцы жили на территории Галицкого Понизья, в которое включают и земли по Днестру на юг от Галицкого княжества, то есть земли современной Молдовы (Пашуто 1950: 44,169; Мохов 1964: 80; Федоров 1965: 29-30; Он же 1970: 701-702; Параска 1981: 10;).

Однако со всей определенностью необходимо признать: не существует убедительных доказательств, основанных на сведениях письменных источниках, о пребывании галицких выгонцев на территории Карпато-Поднестровья. Археологи считают принадлежащими галицким выгонцам ряд памятников (Бранешты III, Иванча II и др.) в центральной части Молдовы (Бырня 1969: 91-102; Власенко 1985: 141-152).

В.Т. Пашуто полагал, что именно галицких выгонцев следует видеть под именем "русских беглецов", которые "встречаются и в истории Болгарии, где отмечены Георгием Акрополитом, посещавшим Болгарию в 1250 г., как союзники болгарского царя Ивана Асеня II (1218-1241), вернувшего с их помощью престол" (Пашуто 1950: 169).

Обращаясь к сюжетам, связанным с галицкими выгонцами, исследователей, как правило, интересовали два вопроса: 1) военный потенциал выгонцев и их численность; 2) социальный состав и причины появления выгонцев в Понизье за пределами основной территории княжества.

Первый вопрос стал предметом исследования Г.Б. Федорова. Он пишет: "Славянское население Поднестровья имело большое войско, ...и само это население было весьма многочисленным. В обычные морские ладьи (а ладьи поднестровских славян не могли быть иными, иначе они не смогли бы проделать путь по Черному морю) помещались 60 воинов. Однако даже если считать, что в каждой ладье было всего 10 воинов, то в войске было не менее 10 тыс. человек, а значит, общее количество славянского населения Поднестровья составляло несколько десятков тысяч человек: семьи воинов, часть войска неизбежно должна была быть оставлена для охраны поселений и т.д." (Федоров 1970: 701-702).

Безусловно, подобные подсчеты правомерно проводить, но все же нужно подчеркнуть их гипотетический характер, то есть можно только предполагать, что количество галицких выгонцев в Поднестровье достигало несколько десятков тысяч.

У нас нет данных, в каких областях проживали выгонцы кроме предполагаемого Пруто-Днестровского бассейна - летопись нам сообщает общее количество судов, предпринявших столь дальний переход.

Небесспорно утверждение Г.Б. Федорова, что у поднестровских славян были именно морские ладьи. Византийские источники еще по отношению к ХI в. (Михаил Пселл) утверждают, что у русских в морских походах на Константинополь были лодки-однодеревки, на которых было очень опасно совершать морские походы. Степная южная часть Поднестровья и Попрутья контролировалась кочевниками. Трудно предположить, что поднестровское население спускалось на своих приспособленных для плавания в море ладьях для занятия рыболовством у морских берегов. Ипатьевская и Воскресенская летописи под 1213 и 1222 гг. сообщают о движении по Днестру русских купеческих караванов (ПСРЛ II, 161). На это и обратил внимание Г.Б. Федоров (Федоров 1974: 120). Но у нас нет данных о массовых занятиях рыболовством в море поднестровского населения. Не следует забывать и о том, что в первые десятилетия ХIII в. чрезвычайно воинственны и активны в Днестровско-Дунайской области половцы.

Возможно, некоторые коррективы в подсчеты Г.Б. Федорова со временем внесут археологические данные. Галицкие выгонцы - единственная на сегодняшний день этнополитическая группа, которая более или менее определенно, не рискнем сказать обоснованно, археологически атрибутируется и "привязывается" к конкретной группе памятников. Любопытно, что они локализуются, в основном, только в центральной части Пруто-Днестровья (Рис.27-29) (Бырня 1969: 91-102; Русанова, Тимощук 1981: 88; Власенко 1985: 148-150).

Рис. 27. Поселения с керамикой галицкого типа и древнерусских поселений XII-XIII вв. (По Бырня 1969: карта 1).

Памятники: 1 – Бранешты Х; 2 – Бранешты III; 3 – Бранешты XIII; 4 – Старый Орхей; 5 – Лозово; 6 – Ханска III; Бардар III; Юрчены.

Рис. 28. Гончарный горн с поселения Бранешты III (По Бырня 1969: табл. II).

Рис. 29. Горшки из предтопочной ямы горна (по Бырня 1969: табл. III).

Вопрос о социальном составе галицких выгонцев неоднократно затрагивался в литературе. Наиболее основательно его коснулся В.Т. Пашуто в монографии, посвященной истории Галицкой Руси. Социальный состав галицких выгонцев представляется сложным и разнородным, но не вызывающим трудностей у исследователей. В составе выгонцев знатные боярские роды Домажиричей и Кормиличичей, а также другие боярские роды, изгнанные галицким князем из страны в русле мероприятий, проводимых княжеской властью для ограничения боярского сепаратизма. Из истории Галицкого княжества известны в этот период случаи и массовых казней бояр, и высылки их из страны (Пашуто 1950: 142-144;168-169).

Но все же вряд ли можно ошибиться, если полагать, что основную массу выгонцев составляли простолюдины. Это видимо были те самые люди, которые активно поддерживали Ивана Берладника в период его походов на Галич и другие города Галицкой земли.

Конечно, нам неизвестны многие стороны жизни выгонцев, например, их политическое устройство или система экономических отношений, а также их взаимоотношения с "метрополией" - Галицким княжеством. Нельзя считать доказанной этимологию названия "выгонцы" от слова изгнание. Возможно, оно связано, как предположил Е.М. Ткачук, с типом хозяйства - отгонным скотоводством. Данная этимология представляется значительно более перспективной в плане исследования обстоятельств исторической жизни выгонцев. Например, Е.М. Ткачуком было высказано и предположение, что под галицкими выгонцами могли скрываться и волохи, прекрасно соотносящееся с хозяйственно-культурным типом, присущим волохам. Упоминание славянских имен Домажиричей и Кормиличичей опять же не противоречит данной гипотезе. Например, в этот же период и позднее среди волохов на Балканском полуострове славянские имена были распространены чрезвычайно (Наумов 1981: 186-203). Любопытно, что в румынской историографии галицким выгонцам романское происхождение не приписывается, хотя последние могли бы на это претендовать с большим основанием, чем бродники или берладники.

Подведем итоги. Группа населения, известная в русских летописях под названием "галицкие выгонцы", упомянутая под 1223 г., локализуется исследователями в Карпато-Днестровских землях, но эта локализация, как считаем мы, носит все же предположительный характер. Вопрос об этнической принадлежности галицких выгонцев вроде бы ясен - они славянского происхождения, но если этимология слова «выгонцы» связана не с изгнанием населения, а с пастушеским типом хозяйства и образом жизни, то тогда возможна и волошская этническая принадлежность загадочных выгонцев. Если же галицкие выгонцы - это значительная группа населения, изгнанная или бежавшая из галицкого княжества и нашедшая приют и оседлость на территории современной Молдавии, то на основании этого исторического факта мы можем сделать очень важный вывод: появление галицких выгонцев косвенно свидетельствует о редком населении в Карпато-Поднестровье, о полупустующих землях и нестабильном государственно-политическом статусе этих земель в конце ХII - первой половине ХIII в.

*ПРИМЕЧАНИЯ

1. Например, Б.П. Хаждеу не стал бы указывать дату 1134 г., зная, что Галич начинает упоминаться в летописях с 1140 г., а Иван Ростиславич с 1144 г. Летописные данные о берладниках и Иване Берладнике Хаждеу должен был бы прекрасно знать хотя бы потому, что они, как считают его обвинители, служили источником для фальсификации. Не говоря уже о таких ошибках как летоисчисление от Рождества Христова или существование некоторых городов. Б. Хаждеу мог догадываться, что попавшая к нему в руки грамота сфальсифицирована, и потому «исправил» во втором издании характерные ошибки.

2. Предлагаемая ниже аргументация локализации Берлади в Добрудже еще проще объясняет наличие в тексте грамоты болгарских элементов.

3. Если ирония летописца присутствует, что из этого следует? Например, то, что Иван Берладник в 1149 г. являлся в глазах летописцев князем без княжества, князем-изгоем, предводителем берладников, в которых исследователи уже второе столетие видят прообраз казаков? Но разве из этого следует, что в 1134 г. Иван Ростиславич не мог владеть какими-то землями на Нижнем Дунае? Не думаю, что мы вообще способны адекватно воспринять иронию столь серьезных, а главное столь отдаленных от нас во времени авторов, как летописцы.

4. В статье о Берлади, опубликованной мною в 1999 году, нет ссылок на И. Богдана, как автора гипотезы, первым связавшим летописную Берладь с Ески-Бырладом в Добрудже. К глубокому сожалению, я не был к моменту написания статьи знаком с тем фактом, что эта гипотеза уже выдвигалась. Теперь справедливость восстановлена. Придя самостоятельно к данной гипотезе, я очень рад, что не остаюсь, таким образом, в одиночестве, поскольку в союзниках у меня такой исследователь, как И. Богдан.

5. Поскольку во времена Ивана Берладника территория Болгарии пребывала под властью Византии, то мы будем ее называть византийской или, следуя летописям, греческой.

6. Судя по мнению исследователей, Ибн Халдун выделяется известным своеобразием среди арабских авторов. Он «был свободен от традиционных схем... в смысле большой способности указать на новые процессы...», для него характерно «стремление точно описать картину мира». Его работа «особенно интересна как комментарий к трудам его предшественников» (Поляк 1964: 30-31).

7. Мы также присоединяемся к мнению о славянской принадлежности упомянутых «скифов». Указание на оседлость пришельцев и занятия земледелием вряд ли могут указывать на печенегов (так считает Я.Н. Любарский - Анна Комнина 1965: 529), поскольку из труда того же В.Васильевского известно, какие усилия были затрачены византийской администрацией, чтобы привести к оседлости печенегов орд Кегена и Тираха, притом эти усилия так и не увенчались успехом. Представления о легкости оседания кочевников на землю бытуют в исследованиях по Карпато-Балканскому региону (Чеботаренко 1982: 57; Диакону 1964: 257-263). Однако, например, известно, что кочевники, переселившиеся в Венгрию еще в конце XI-XII вв., только в начале XV в. «обратились в оседлых земледельцев» (Голубовский 1889: 4-28).

8. Именно по этой причине нам трудно согласиться с мнением В.Б. Перхавко, следующим образом реконструирующим обстоятельства появления и пребывания Ивана Берладника в Солуни: «Скорее всего, он попал в плен к византийцам на Нижнем Дунае, был вывезен в Фессалоники насильно в сопровождении охраны и проживал там в заточении на положении пленника. Здесь, вдали от родины и закончил этот неугомонный человек свой жизненный путь...» (Коновалова, Перхавко 2000: 74). Гипотеза красивая, но не подтверждаемая даже косвенно данными источников.

Литература:

• Барсов Н.П. 1885. Очерки исторической географии. География начальной (Несторовой) летописи. Изд.2. Варшава.
• Батюшков П.Н. 1892. Бессарабия. Историческое описание. СПб., 177 с.
• Богдан И.И. 1897. Грамота князя Ивана Ростиславича "Берладника" 1134 года.Сообщение.// Труды Восьмаго Археологическаго Съезда въ Москве в 1890 г., т.IV, М., с.163-164.
• Бубенок О.Б. 1997. Ясы и бродники в степях Восточной Европы (VI - начало XIII в.). Киев.
• Бырня П.П. 1991. Из истории исследования Старого Орхея (1946-1958 гг.)// Археологические исследования в Старом Орхее. Кишинев, "Штиинца", с.5-43.
• Бырня П.П.1969. К вопросу о керамике галицкого типа на территории Молдавии.// Далекое прошлое Молдавии. Кишинев, Издательство АН МССР, с.91-102.
• Васильевский В. 1872. Византия и печенеги (1048-1094)// ЖМНП, ч. CLXIV ноябрь, с.116 - 165; декабрь, с.243-332.
• Власенко И.Г. 1985. Раскопки поселений Иванча II и Бранешты III.// Археологические исследования средневековых памятников в Днестровско-Прутском междуречье. Кишинев, "Штинца", с.141-152.
• Волынкин Н.М. 1949. Предшественники казачества - бродники.// Вестник ленинградского университета, No 8.
• Голубовский П.В. 1884. Печенеги,торки и половцы до нашествия татар. История южно-русских степей IX-ХIII вв. Киев, изд-во ун-та Св. Владимира.
• Голубовский П.В. 1889. Половцы в Венгрии. Исторический очерк.// Известия Киевского Книверситета 1889 года, с.1-28.
• Грот К.Я. 1881. Моравия и мадьяры с половины X до начала Х века. СПб.
• Грот К.Я. 1889. Из истории Угрии и Славянства в ХII веке (1141-1173). Варшава.
• Грушевский М. 1911. Киевская Русь. т.I, СПб.
• Дашкевич Н.П. 1904. Грамота князя Ивана Ростиславича Берладника 1134 г.// Сборник статей по истории права, посвященный М.Ф. Владимирскому-Буданову, Киев.
• Диакону П. 1961. Крепость Х-ХV вв. в Пэкуюл луй Соаре в свете археологических исследований.// Dacia, NS, No 5.
• Диакону П. 1964. К вопросу о глиняных котлах на территории РНР.// Dacia, NS, VIII, p.249-263.
• ДПИ - Древнерусские письменные источники Х-ХIII вв., 1991. М., "Кругъ".
• ИМ 1987 - История Молдавской ССР., 1987. В 6 т., т.1, Кишинев, "Картя Молдовеняскэ".
• Исв 1965. - Исторические связи народов СССР и Румынии в ХV - начале ХVIII в., т.I (1408-1632), М., 1965.
• История Венгрии. В трех томах. 1971. т.I, М., "Наука".
• Киннам Иоанн 1859. Краткое обозрение царствования Иоанна и Мануила Комнинов (1118-1180). Труд Иоанна Киннама. Пер. под редакцией проф. В.Н.Карпова. - Византийские историки, переведенные с греческого при С.Петербургской Духовной Академии. СПб.
• Козьма Пражский 1962. Чешская хроника. Вступит.статья, перевод и комментарии Г.Э.Санчука. М., Издательство АН СССР.
• Комнина Анна 1859. Сокращенное сказание о делах царя Алексея Комнина (1081-1118).Перевод под редакцией проф. В.Н.Карпова. -Византийские историки, переведенные с греческого при С.Петербургской Духовной Академии [кн.2]. С-Петербург.
• Комнина Анна 1965. Алексиада. Вступительная статья, перевод, комментарий Я.Н.Любарского, М.
• Коновалова И.Г. 1991. Арабские источники ХII-ХIV вв. по истории Карпато-Днестровских земель.// Древнейшие государства на территории СССР. Материалы и исследования 1990 год. М.,"Наука", с.5- 115.
• Коновалова И.Г., Перхавко В.Б. 2000. Древняя Русь и Нижнее Подунавье. М., «Памятники исторической мысли», 272 с.
• Константин Багрянородный 1991. Об управлении империей. Текст, перевод, комментарий. Изд.2., М., "Наука".
• Корзухина Г.Ф. 1954. Русские клады IX-XIII вв. М.-Л.
• Котляр М.Ф. 1969. Хто такi бродники.// Украинський iсторичний журнал, No 5, Киев, с.95-99.
• Котляр Н.Ф. 1985. Формирование территории и возникновение городов Галицко-Волынской Руси 1Х-ХIII вв. Киев, "Наукова думка".
• Латиноязычные источники 1990 - Латиноязычные источники по истории Древней Руси. Германия. Середина ХII-середина ХIII в., 1990. Составление, перевод, комментарий М.Б.Свердлова. М.-Л.
• Левченко М.В. 1956. Очерки по истории русско-византийских отношений. М., Издательство АН СССР.
• Молчановский Н. 1883. Очерк известий о Подольской земле до 1434 года.(Преимущественно по летописям). Студента. Киев.
• Мохов Н.А. 1964. Молдавия эпохи феодализма. Кишинев, "Картя Молдовеняскэ", 440 с.
• Мутафчиев П. 1928. Произходътъ на Асеневци.// Македонски прегледъ, IV, 4, с.20-23.
• Насонов А.Н. 1951. "Русская земля" и образование территории древнерусского государства. М.
• Наумов Е.П. 1981. Процессы формирования средневековой сербской народности и балканские влахи в ХII-ХIII вв.// Формирование раннефеодальных славянских народностей. М., «Наука», с.186-203.
• Нидерле Л. 1956. Славянские древности. М., Издательство иностранной литературы, 456 с.
• НПЛ 1950 - Новгородская Первая летопись старшего и младшего изводов, 1950. Под ред., предислов. А.Н.Насонова. М.-Л., Издательство АН СССР.
• Овчиннiков О. 1994. Галицько-Волинськi мiста ХП ст.за трактатом Ал-Iдрiсi.// Населення Прутсько-Днiстровського межирiччя та сумiжних териториiй в другiй половинi I-на початку II тисячолiть н.е. ТД, Чернiвцi, "Рута", с.48-49.
• Параска П.Ф. 1981. Внешнеполитические условия образования Молдавского феодального государства. Кишинев, "Штиинца", 176 с.
• Пашуто В.Т. 1950. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. М., Издательство АН СССР, 328 с.
• Пашуто В.Т. 1968. Внешняя политика Древней Руси. М. "Наука".
• ПВЛ - "Повесть временных лет", 1950. ч. I,II. Подготовка текста, статьи и комментарии Д.С.Лихачева. М.-Л., Издательство АН СССР.
• Перхавко В.Б. 1988. Летописный Переяславец на Дунае.// Внешняя политика Древней Руси. Юбилейные чтения посвященные 70-летию со дня рождения чл.-корр. АН СССР В.Т.Пашуто. М., 1988, ТД, М.,с.68-73.
• Перхавко В.Б. 1996. Князь Иван Берладник на Нижнем Дунае.// Восточная Европа в древности и средневековье. Политическая структура Древнерусского государства. VIII Чтения памяти В.Т.Пашуто. М., с.70-75.
• Петрушевич А. 1865. Было ли два Галичи, княжеские города, один в Угорско-Словацкой области, а другий по сю сторону Карпат над Днестром, или нет?// Науковый сборник, издаваемый Литературным обществом Галицко-русской матицы. Львов, вып.1, с.24-49.
• Плетнева С.А. 1964. О юго-восточной окраине русских земель в домонгольское время.// КСИА, 99, с.24-33.
• Плетнева С.А. 1975. Половецкая земля.// Древнерусские княжества Х-ХIII вв. М., "Наука", с.260-300.
• Поляк А.Н. 1964. Новые арабские материалы позднего средневековья о Восточной и Центральной Европе.// Восточные источники по истории народов Юго-Восточной и Центральной Европы. Под ред. А.С.Тверитиновой. М., «Наука», с.29-66.
• Протоколы 1897 - Протоколы Заседания Отделения VI. Памятники славяно-русского языка и письма.// Труды Восьмаго Археологическаго Съезда въ Москве в 1890 г. т.IV, М., 1897, с.101-104.
• ПРП 1953. - Памятники русского права. Выпуск 2. Памятники права феодально-раздробленной Руси (ХII-ХIV вв.). Составитель А.А.Зимин. М., "Государственное издательство юридической литературы".
• ПСРЛ - Полное собрание русских летописей. 1962.т.II. Ипатьевская летопись. М., Изд-во восточной литературы, 938 с.; 1856. т.VII "Летопись по Воскресенскому списку", СПб, 345 с.; 1965.т.IX "Патриаршая или Никоновская летопись", М.,Наука, 256 с.
• Рабинович Р.А. 1990. К проблеме культурной и этнической интерпретации памятников типа Петруха-Лукашевка.// Археологические исследования молодых ученых Молдавии. Кишинев, "Штиинца", с.51-57.
• Рабинович Р.А. 1999. Призрачная Берладь. О достоверности одной фальсификации.// Stratum Plus, No 5, «Неславянское в славянском мире», с. 357-378.
• Русанова И.П.,Тимощук Б.А. 1981. Древнерусское Поднестровье. Ужгород, "Карпати", 144 с.
• Рыбаков Б.А. 1952. Русские земли по карта Идриси 1154 года.// КСИИМК, No 43, с.3-44.
• Седов В.В. 1982. Восточные славяне в VI-ХIII вв. Археология СССР, М., "Наука".
• Седова М.В. 1951. Ювелирные изделия Древнего Новгорода. МИА, No 65.
• Середонин С.М. 1916. Историческая география. Лекции читанные в Императорском Петроградском Археологическом Институте. Петроград.
• Соболевский А.И. 1897. Грамота кн.Иванка Берладника 1134 г.// Труды Восьмаго Археологическаго Съезда въ Москве 1890 г., т.II, М., с.173-174.
• Сокульский А.Л. 1980. К локализации летописного Олешья.// СА, 1, с.64-73.
• Татищев В.Н. 1963;1964. История Российская.В 7 томах. М.-Л., Издательство АН СССР,т.2;3.
• Тихомиров М.Н. 1947. Исторические связи русского народа с южными славянами с древнейших времен до половины XVII в.// Славянский сборник. М., ОГИЗ, с.125-201.
• Тихомиров М.Н.,1956.Древнерусские города.Изд.2,М.,Госполитиздат, 477 с.
• Успенский Ф. 1879. Образование Второго Болгарского царства, Одесса, 256 с. + приложения 91 с.
• Фасмер М. 1996. Этимологический словарь русского языка. В четырех томах. Перевод О.Н.Трубачева. СПб., Издательство "Азбука", Издательский центр "Терра".
• Федоров Г.Б. 1965. Итоги и задачи изучения древнеславянской культуры Юго-Запада СССР.// КСИА, 105, с.21-31.
• Федоров Г.Б. 1970. Древние славяне в Прутско-Днестровском междуречье.// Actes du premier congres international des etudes balkaniques et sud-est europeennes. II, Sofia, p.687-702.
• Федоров Г.Б. 1974. Население Прутско-Днестровского междуречья и левобережья Нижнего Дуная в конце I и начале II тысячелетия н.э. Рукопись. Хранится в библиотеке высшей Антрополонгической Школы (Кишинев, Молдова).
• Федоров Г.Б.,Полевой Л.Л. 1973. Археология Румынии. М., "Наука", 411 с.
• Цанкова-Петкова Г. 1980. Съдбата на Българския град под византийско владичество.// Средновековният Блъгарски град. София, с.57-66.
• Чеботаренко Г.Ф. 1982. Население центральной части Днестровско-Прутского междуречья в Х-ХII вв. Кишинев, "Штиинца".
• Шушарин В.П. 1972. Этническая история Восточного Прикарпатья IX-XII вв.// Становление раннефеодальных славянских государств. Материалы научной сессии польских и советских историков. Киев, "Наукова думка", с.166-179.
• Шушарин В.П. 1978. Свидетельства письменных памятников королевства Венгрии об этническом составе населения Восточного Прикарпатья первой половины ХIII века.// История СССР, No 2, с. 38-53.
• Balan.T. 1928. Berladnicii. Cernauti.
• Barnea Al. 1984. Sapaturile de salvare de la Noviodunum.// Peuce, Tulcea,IX.
• Barnea I. 1954. Elemente de cultura materiala veche ruseasca si orientala in asezarea feudala (secolele X-XII) de la Dinogetia.// Studii si referate privind istoria Romaniei. Bucuresti, I, p.197- 199
• Barnea I. 1955. Byzance, Kiev et l'orient sur le Bas Danube du X au XII siecle. Nouvelles etudes d'histoire. Bucarest, t.I, p.169-180.
• Barnea I. 1966. L'incendie de la cite Dinogetia an VI siecle.// Dacia, NS, X, p.251-259.
• Barnea I. 1973. Noi descoperiri din epoca feudalismului timpuriu la Dinogetia-Garvan Jud. Tulcea (1963-1968).// MCA, X, p.309-317.
• Capidava 1958. - Gr.Florescu, R.Florescu si P.Diaconu. Capidava. Monografie arheologica, vol.I, Bucuresti.
• Cihodaru C. 1963. Consideratii in legatura cu populatia Moldovei din perioada premergatoare invaziei tatarilor (1241). // SCS, XIV, 2, Iasi.
• Comsa E., Bichir Gh., 1960. O noua descoperire de monete si obiecte de podoaba din secolele X-XI in asezarea de la Garvan-Dinogetia (Dobrogea).// SCN, III, p.234-239.
• Dinogetia 1967. Asezarea feudala timpurie de la Bisericuta - Garvan. Gh.Stefan, I.Barnea, M.Comsa, E.Comsa., I, Bucuresti.
• Giurescu C.C. 1967. Tirguri sau orase si cetati moldovene din secolul al X-lea pina la mijlocul secolului al XVI-lea. Bucuresti.
• Horedt K. 1958. Contributii la istoria Transilvaniei in secolelei VI-XIII. Bucuresti.
• Iorga N. 1927-1928. Brodnicii si romanii.// Analele Academiei Romane, Memorile sectiunii istorice, seria III,VIII, p.147-174.
• Manucu-Adamestianu Gh. 1983. Cercetari arheologice efectuate in com. Nufaru (Jud.Tulcea).//MCA. Tulcea.
• Manucu-Adamestianu Gh. 1984. Descoperiri marunte de la Isaccea (sec. X-XIV).// Peuce, Tulcea, IX, p.243-245.
• Olteanu St. 1974. Birladul si veacurile sale de istorie.// Magazin istoric, VII, 9(90), p.26-32.
• Pacuiul lui Soare 1972. Bucuresti, I.
• Panaitescu P. 1932. Diploma birladeana din 1134 si hrisovul lui Iurg Cariatovici din 1374 (falsurile patriotice ale lui B.P.Hasdeu).// "Revista istorica Romana",I.
• Postica Gh. 1995. Civilizatia veche romaneasca din Moldova. Chisinau, "Stiinta".
• Spinei V. 1975. Les relations de la Moldavie avec le Byzance et la Russie au premier quart du II millenaire a la lumiere des sources archeologiques.// Dacia, NS, XIX, p.227-242.
• Spinei V. 1994. Moldova in secolele XI-XIV. Chisinau, Universitas, 495 p.
• Spinei V., Coroliuc G. 1976. Circulatia unor obiecte de cullt din sec. XII-XIII.// SCIV, 27, 3, p.319-328.
• Stefan GH. 1955. Santierul arheologic Garvan-Dinogetia.// SCIV, VI, 3-4.
• Vasiliu I. 1980. Cercetarile arheologice intreprinse in cimitirul feudal timpuriu (secolele XI-XII) de la Isaccea.// Materiale si cercetari arheolocice. Tulcea.
• Vasiliu I. 1984. Cimitirul feudal timpuriu de la Isaccea.// Peuce, Tulcea, IX.

Источник: Н.Тельнов, В.Степанов, Н.Руссев, Р.Рабинович "И ... разошлись славяне по земле". Из истории Карпато-Днестровских земель VI - XIII вв., Кишинев, 2002.

P.S. Данный материал выложен с любезного разрешения автора - LV.

При использовании материалов с данного сайта ссылка на него не обязательна, но желательна : )