Часть 2.

Глава 7. Русская имперская картография XVIII века
(или снятся ли картографам электроовцы?)

А начнем мы наш рассказ о русской имперской картографии XVIII века с Азовских походов Петра I 1695 – 1696 годов. Петр I, планируя завоевать себе выход в Азовское море (а в перспективе - и в Черное), имел возможность ознакомиться с большим количеством географических карт, как собственно русских, так и европейских, на которых был изображен наш регион. А поскольку каждая карта изображала его по-своему, то наш монарх абсолютно не представлял, как будет выглядеть в реальности очертания Азовского моря – в виде морковки, кабачка, треугольника или еще как-то позамысловатей? Правда, зная нрав Петра, вряд ли его это особо могло остановить. Поэтому на завоевание турецкой крепости Азов шли в основном не по картам, а по указаниям местных проводников из донцов.

Да, разумеется я знаю, что XVIII век начнется только в 1701 году. И в каком году Россия будет провозглашена империей – тоже как бы в курсе. Но именно после Азовских походов в отечественной картографии произойдет резкий и качественный скачок, после которого она начнет постепенно переходить из своего примитивно-варварского состояния во что-то, начинающее опираться уже на европейские научные методы. Процесс этот займет достаточно долгое время и будет весьма неравномерным, но он не остановится и будет уже непрерывен. И в очень скором времени именно русские карты превратятся в основной источник информации по Приазовью для европейских картографов XVIII века. Именно поэтому мы условно объединим этот период картографии под таким собирательным названием, пусть это даже будет сопровождаться некоторым насилием над Историей.

В 1696 году Петр I поручил подготовить новую карту южных пределов государства обрусевшему лифляндцу Юрию фон Менгдену (он же – Фаменден, 1626-1702). Затем ее несколько обработал друг Петра – молодой шотландец Яков Брюс (Джеймс Дэниэл Брюс, 1670-1735). Получившаяся в результате их работы карта охватывала территорию от Москвы до северного побережья Малой Азии и была большей частью скомпилированная из более ранних карт. В результате договоренностей, достигнутых в ходе Великого Посольства, данная карта была напечатана в Амстердаме в 1699 году на русском и латинском языках (рис.7.1). Это была первая печатная карта на русском языке, хоть и отпечатанная еще не в самой России. Сохранилось несколько печатных и рукописных вариантов этой карты, отличающихся незначительными деталями. Но не слишком высокая точность данной карты и дальнейшее поступление из нашего региона все более и более надежных карт привели к тому, что она почти сразу «устарела» и особого влияния на европейскую картографию оказать не успела. На рассматриваемой карте была сделана попытка отразить изменения границ на степном юге в результате завоеваний Петра. На ней к юго-востоку от Белгородского разряда (как части «Великой Росии») показана огромная отдельная территория, подписанная как «Юрты Донских казаков». В нее, помимо собственно казачьих территорий по Дону и Северскому Донцу, а также недавно завоеванного устья Дона с Азовом и Лютиком, несколько оптимистично включено и все юго-восточное Приазовье, вплоть до острова Тамани и Геленджикского лимана. Вдоль Северского Донца донские городки показаны вплоть до Краснянской и Нового Оскола (выше идут уже слободские городки Белгородского разряда, причем городок Тор здесь назван «Соляной», а Святогорский монастырь ошибочно показан на северном берегу Донца). Также во владении донцов показаны полностью и бассейны рек Бахмута и Миуса с Крынкой. На Миусе показаны малый городок Данилов Боярак и средний городок Некленовка, вероятно устроенные тогда для организации сухопутной связи с Азовом. Границы подвластной Москве «Малыя Росии» (центральная часть нынешней Украины) вместе с землями низового казачества (показана их Сечь) на правобережье Днепра показаны еще не доходящими до днепровского Ислам-кермена, а на противоположной стороне Днепра – проходящими по правобережью нижней и средней Самары. А вся остальная часть Северного Приазовья (включая и Мариупольщину) подписана как «Малая Тартария». В ней вдоль Днепра и у некоторых степных рек отмечены развалины древних татарских мечетей (часто известных и по другим текстовым и картографическим источникам). В «татарской» части Северного Приазовья показано только три реки – сильно сместившийся на запад Калмиюс с правым притоком Ялы (на самом деле это приток Волчьей), река «Берды» с левыми притоками Каратышом Сухим и Мокрым, а также река «Моло[ч]ные Воды», в которую впадают притоки Тоскна и все три Клюки (Утлюки), причем эта река впадает в Керкинитский залив у западной части Перекопа! Также можно отметить «итальянское» раздвоенное устье Днепра и обозначения турецкой крепости Килбурун (Кинбурн) как «Полбурно». Так что точность данной карты по нашему региону была еще аховая…

Рис.7.1. Фрагмент печатной русскоязычной карты Менгдена-Брюса, 1699 год.

В дальнейшем картографическое освоение Приазовья продвигалось главным образом локальными работами и съемками конкретных участков местностей, в основном приморских. Самые первые усилия по качественным картографическим съемкам были уделены течению реки Дон и ее приморской дельты. В течении XVIII века такие мероприятия производились неоднократно, в результате чего было составлено несколько разновременных капитальных рукописных и печатных атласов Дона (всего его течения), а также имеется очень много карт с изображением донской дельты с городом Азовом и системой укреплений в его округе. Этот регион не входит в рамки, установленные для данной статьи, поэтому данный кластер карт мы рассматривать особо не будем, будем упоминать о них только по мере необходимости.

Приступим к описанию первого периода непосредственного картографического освоения Россией Приазовья. Для этого, для начала, немного потопчемся по Таганрогскому полуострову, особенно с учетом того, что информация по нему на картах XVIII века часто является определяющей для датировки недатированных карт.

Еще во время второй осады Азова в 1696 году Петру стало ясно, что из-за наличия отмелей при устье Дона проводка через них больших и даже средних кораблей превращалась в крайне трудоемкое и ненадежное мероприятие, поэтому задумывавшееся ранее использование Азовской крепости в качестве главной военно-морской базы русского флота было фактически невозможным. Поэтому, уже 26 июля 1696 года, всего через восемь дней после взятия Азова, Петр I лично отправился в море для поиска нового места для базы русского флота. По подсказке донцов для этого были осмотрены две местности на северном берегу Азовского моря – район мыса Таган Рога, а также расположенный в 4 милях юго-западнее мыс Петрушина Туба («тобе» - холм по-татарски). Государь лично выбрал и утвердил в качестве будущей главной базы флота Таганрогский мыс, после чего отбыл в Москву.

Но устройство морской базы в Северо-Восточном Приазовье оказалось очень сложным делом и, невзирая на колоссальные затраченные ресурсы, складывалось отнюдь не гладко. Прибывший через год, летом 1697 года, специально нанятый австрийский инженер-генерал де-Лаваль, который должен был (в том числе) заниматься устройством морской гавани на Азовском море, выбранное царем место категорически отверг и начал реализовывать собственный проект устройства гавани и крепости у Петрушиной Тубы. Она получит название Павловского шанца (варианты - Павловский городок, Павловская крепость, или даже «st. Paul» на некоторых иноязычных картах). Сохранился проектный чертеж, который позволяет получить представление о том, как де-Лаваль планировал эту базу. Основой укрепления должна была стать пятилучевая крепость на холме над Петрушиной косой, с северо-востока к ней должен был прилегать укрепленный форштадт, в котором полагалось разместить гарнизон на 6 – 10 полков. С восточной стороны, у берега, прикрытая укреплениями форштадта, должна была размещаться закрытая гавань, от которой в сторону основного фарватера Таганрогского залива вдоль берега должен был быть прорыт канал шириной около 25 метров. При следующем посещении Приазовья в 1699 году Петр I осмотрел эту стройку и принял решение о ее прекращении и возврате строительства морской базы опять на Таганрогский мыс. К тому времени, судя по запискам Корба успели выстроить только центральную 5-лучевую крепость, к остальному еще не приступали. Павловская крепость в данном месте просуществовала до 1702 года, когда она была планово «разорена», а ее гарнизон переведен на другое место (о чем ниже).

Поскольку устройство гавани в Павловске по проекту де-Лаваля требовало значительных ресурсов и не обещало быть быстрым, уже осенью 1697 года начала разворачиваться эпопея по устройству еще одной гавани. На этот раз чья-то умная голова вспомнила старые планы по устройству русской базы в устье Миусского лимана. Всю историю тамошних злоключений я описывать не буду, скажу лишь, что из-за тамошнего мелководья гавань там так и не появилась, но крепость в 1698 году все-таки основали. Сначала ее часто называли Миюс или Миюсский шанец (позже – Старый Миюс или Семеновская крепость). Она прикрывала переправу через устье Миусского лимана и контролировала заход лодок в сам лиман и высадку турецких морских десантов на западной оконечности Таганрогского полуострова. План этого укрепления можно посмотреть все в тех же записках Корба. Земляные укрепления этой крепости частично сохранились до наших дней.

От истории с промерами глубин у устья Миуса в Библиотеке Академии наук (БАН) в Санкт-Петербурге сохранилась карта, составленная шведским инженером Кристианом Ругеллем (о нем мы еще будем вспоминать ниже) и охватывающая побережье от устья Миусского лимана и до Кривой Косы. По ее датировке – ситуация несколько странная. В перечне Александрова по коллекции БАН она (явно ошибочно) датируется 7205/1696 годом (№592). На оригинале карты дата подправлена и читается не совсем четко, но вроде как это октябрь 7206/1697 года. А на ее франкоязычной копии из коллекции Ж.-Н.Делиля приведен год 1699. По историческим данным известно, что первоначальные замеры глубин в районе устья Миусского лимана, по которым в Москве и принималось решение о возможности устройства здесь гавани, производились Ругелем осенью 1697 года. И вместе с тем (да простит меня один хороший человек из профессиональных историков, многократно отвечавший на мои дилетантские вопросы по этой карте!) у меня остается навязчивое ощущение, что эта карта составлена несколько позже (в частности, на ней уже показан «город» при устье лимана, близкий по очертаниям к плану Миусского шанца из записок Корба). Не могу пока доказать аргументировано, но подозреваю, что в 1697 году произведенные Ругелем замеры были весьма скромными по масштабам и практически не выходили из района устья Миусского лимана. А остальные показанные на данной карте обширные замеры по морю (в том числе и до Кривой косы) могли быть произведены несколько позже, когда по прибытии на место итальянца Матвея Симонта выяснилась невозможность устройства здесь гавани и нужно было предпринимать дополнительные усилия для поиска альтернативного места. Кстати, на данной карте в восточной части Кривой косы показано небольшое прямоугольное сооружение, которое подписано как «улус». Возможно, это было зимнее убежище татарских пастухов. Но, с учетом того, что на одной из карт этого же времени (см.рис.7.3) несколько западнее устья Морского Чулека показаны еще некие «улусы рыбные», можно предположить, что это были рыболовные заводы, ранее принадлежавшие прежним жителям турецкого Азака.

Осенью 1698 года началось строительство небольших временных укреплений у Таганьего Рога. А после того, как Петр I окончательно забраковал стройку на Петрушиной Тубе, в сентябре 1699 года началось, наконец, возведение у Таганрогского мыса значительной Троицкой крепости и искусственной морской гавани при ней. Именно из них со временем и вырастет наш сосед - Таганрог. Троицкая крепость на Таганьем Рогу с ее (устроенной с огромным трудом) гаванью станет главной базой русского флота на Азовском море в начале XVIII века. Несколько южнее ее, на отмели будет устроено небольшое морское укрепление-цитадель (которое никогда не называлось «Черепахой», как у нас любят рассказывать!!!). От строительства этой крепости и гавани в архивах сохранилось очень много плановых и «отчетных» чертежей и зарисовок (например, рис.7.2).

Рис.7.2. Фрагмент перспективного плана Троицкой крепости Питера Бергмана, 1702 г.

И, наконец, в 1702 году поперек перешейка Таганрогского полуострова была устроена земляная Линия. На ее северном фланге, у побережья Миусского лимана была устроена четырехбастионный Павловский шанец (перенесенный сюда с Петрушиной тубы), а на южном фланге, прикрытом Черепашиной балкой – трехбастионное укрепление Черепаха, располагавшееся на морском побережье. Иногда этот Павловский шанец называли еще «Новым Миусом», из-за чего Семеновскую крепость при устье Миусского лимана стали часто называть «Старым Миусом». Остатки Павловской крепости (II-й) хорошо сохранились до наших дней.

Знание об истории и этапах возведения укреплений на Таганрогском полуострове часто помогает уточнять датировки некоторых карт Азовского моря Петровских времен. Например, если на такой карте Павловская крепость показана на побережье Таганрогского залива – то эта информация относится к периоду до 1702 года, а если на берегу Миусского лимана – то уже после этой даты. Хотя, откровенно говоря, на некоторых картах приморская Павловская крепость продолжает изображаться еще и в первой трети XVIII века, но это уже было явным анахронизмом и ошибкой.

О том, как можно иногда «играться» с информацией с Таганрогского полуострова покажем на примере недатированного «Чертежа Миюского» из собрания БАН (рис.7.3). Данный чертеж нужно датировать второй половиной 1697 - первой половиной 1698 года. Именно в это время Павловскую крепость на Петрушиной Тубе можно было назвать "новопостроенным городом", Троицкая крепость на Таганрогском мысу еще не была начата, а на месте будущей Семеновской крепости в устье Миусского лимана еще было какое-то старое "городище". Очертания устья этого лимана и промеры глубин в нем похожи на изображенные на рассмотренной выше карте Ругелля, но замеры по маршрутам плаваний к Кривой косе и вглубь Таганрогского залива здесь еще не показаны. Есть подозрение, что эта карта (или ее протограф) могла иметь непосредственное отношение к диспутам в Москве в Пушкарском приказе в начале 1698 года при обсуждении возможности устройства дополнительной гавани в устье Миусского лимана. Здесь, кстати, имеется интересная ошибка, которая могла бы легко объяснить, почему Матвей Симонт после просмотра карты с замерами Ругеля поручился, что сможет легко устроить в этом месте морскую гавань. Так вот, на рассматриваемом «чертеже» по поводу устья Миусского лимана приводится (с использованием кириллических цифр) следующая информация: что оно 60 сажень шириной и глубиной 2 сажени, «а подале от берега» 300 сажень (или 81 сажень, если это не кириллическое «твердо», а «пi»). С учетом того, что одна сажень составляет (грубо говоря) около 2 метров, а максимальная глубина Таганрогского залива не превышает 9 метров, цифра получается просто заоблачная. Непонятно, то ли автор записи к этой карте просто сильно ошибся в цифре, то ли здесь на самом деле имелась в виду ширина лимана в более отдаленном от морского берега месте, но визуально это все воспринимается именно как глубина моря несколько мористее устья лимана. Поэтому вполне понятно «авансовое» обещание Симонта обеспечить в данной гавани и фарватере не менее 12 футов глубины (3,6 м). И можно только представить его разочарование по приезду на место, когда он здесь «нашел глубину около берега и далее в море, на протяжении до 5 верст, не превышающей одного фута [0,3 м], на девятиверстном расстоянии глубина немногим превышала четыре фута [1,2 м]». Какая непереводимая игра слов с использованием итальянских идиоматических выражений разливалась тогда над серыми водами Таганрогского залива!..

Рис.7.3. "Чертеж Миюский".

Пока Россия не имела военно-морской базы на Азовском море, турки регулярно присылали в акваторию Таганрогского залива свои военные корабли (иногда в значительных количествах). Для русских же плавать даже в пределах Таганрогского залива было игрой в «русскую рулетку». Из-за непроходимости донских устьев и невозможности быстрой проводки через них морских судов, большая часть первого русского флота продолжала гнить или рассыхаться (кому как повезло) в окрестностях Азова. В этих условиях говорить о каких-то картографических исследованиях на море особо не приходилось, в лучшем случае по-быстрому осуществлялись небольшие экспедиции на лодках (как Ругель в 1697 году), которые при нужде можно было бросить на мелководье и далее спасаться по суше.

Но в 1699 году Петр смог опять неприятно удивить турок. В верховьях Дона был выстроен новый флот, также удалось кое-что отремонтировать и из прежнего судового состава у Азова. В начале июля 1699 года русским удалось вывести из Дона в море «морской караван»: 10 кораблей, 2 галеры, 6 бригантин, 6 фуркатов и 4 казацких лодки. Номинальным его главой был адмирал Федор Алексеевич Головин, шедший на 62-пушечном «Скорпионе» (по другим данным пушек было 52). А одним из судов (42-пушечным кораблем «Отворенные врата») командовал некий капитан Питер Михайлов (так замаскировался сам Петр I). Цель этого похода была не военной, а дипломатической – в составе каравана шло судно «Крепость», которое должно было доставить русского посла Емельяна Украинцева в Стамбул на переговоры о мире. Ну и попутно туркам ненавязчиво демонстрировалась сила и мощь русского Азовского флота.

Этот караван (после небольших учений в открытом море) 18 июля прибыл в турецкую Керчь. Для местного паши это оказалось полной неожиданностью. Еще большей неожиданностью для него стало требование русских пропустить посла Украинцева в Черное море на русском судне. Древними турецкими законами такое не разрешалось, допустивший такое сильно рисковал собственной головой. Но на все альтернативные предложения паши – плыть в Стамбул на турецком судне или ехать туда сухим путем – последовал категорический отказ. Трудные переговоры продолжались несколько дней (во время которых русские довольно нахально занимались замерами фарватера Керченского пролива). Но, с учетом того, что против нескольких сотен пушек русского флота у турецкого паши в наличии была только полуразрушенная от ветхости крепость Керчь и всего несколько небольших боевых кораблей, а также и того, что обе страны уже собирались заключать мир, в конечном счете паша сдался. Русский корабль «Крепость» отправился в Стамбул в сопровождении пары турецких судов.

На борту «Крепости» во время этого похода штурманом был Кристиан Отто. Он оставил навигационную карту по результатам плавания в Стамбул в 1699 году и возврата в 1700 году. И поскольку Отто на собственном опыте убедился в полной неправдоподобности имевшихся европейских карт Черного и Азовского морей, он начал ее вычерчивать с нуля. Его карта выполнена по портоланной методике, но бОльшая ее часть еще оставалась «белым пятном». На ней очень грубо и с ошибками показаны Таганрогский залив, Керченский пролив, южный берег Крыма и район Боспора. А между изображениями этих районов зияет пустота… По северному берегу Таганрогского залива показаны три русские крепости (Taganrock, Pouloskschj – Павловский у моря, Meoes – Миус, на неправильном, правом берегу), коса Papaslar (Кривая коса), местности Kanarj (Кальмиус?) и Palestra (Белосарайская коса). По южному берегу залива – AtceKemo (Акче Кумлар, Очаковская коса), BoKoje (? от «кая, хая» - камень, каменный?), Salanle (Сазальницкая коса), Wijnagradnj (Виноградная), а также неподписанная оконечность берега у Долгой косы. Еще из интересного на этой карте имеется изображение корабля «Крепость». Также Отто были выполнены зарисовки профилей берегов от Керчи и до Стамбула (в дальнейшем не раз скопированные другими картографами), но берега Азовского моря его в этом смысле почти не заинтересовали (кроме небольшого участка в районе входа в Керченский пролив). Рис.7.4. Изображение «Крепости» на карте К.Отто 1700 года.

А остальная эскадра, уже без «Крепости», вышла в район несколько западнее Бердянской косы и затем, с остановками и лавированием из-за встречных ветров не торопясь двинулась вдоль северного берега моря в сторону Таганрога. Проплывали они и неподалеку от устья Кальмиуса…

Ходят слухи, что на тот момент на холме у устья Кальмиуса вот уже около восьми десятилетий секретно возвышалась гордая казацкая крепость, где в подлинной гармонии совместно проживали запорожские и донские казаки. При проходе эскадры Белого Царя казаки делали приветственные залпы из крепостных орудий, раздавался торжественный звон колоколов местных церквей. Но так как Петр в очередной раз был беспробудно пьян, то добудиться его так и не смогли. Поэтому эта казацкая крепость так и не попала тогда на карты. А в 1709 году русские и вовсе послали сюда свои войска, чтобы истребить местных казаков и уничтожить следы местной крепости, тем самым прикрыв неловкую ошибку своего государя. Но, я почему-то подозреваю, что это просто слухи. Тем более, что турки с татарами эту секретную крепость рядом со своей приморской дорогой также так и не обнаружили…

В книге известнейшего русского эмигрантского историка картографии Лео Багрова «История русской картографии» мельком упоминается план устья Кальмиуса Кристиана Ругелля 1699 года. К сожалению, никаких ссылок он здесь не приводит. Если это не банальная ошибка уважаемого ученого, то данный план, скорей всего являлся старейшим из натурных съемок устья нашей реки. Возможно, он имеет какое-то отношение к событиям Керченского похода? Но найти этот план или другие упоминания о его существовании – пока не удается. Ищем… На всякий случай привожу известные варианты передачи имени этого шведского картографа на русский язык: Кристиан (Христиан) Ругелль (Ругель, Ругаль, Ругалл, Руель, Рюэль). Может кому-то из уважаемых Читателей повезет больше?

По замерам, выполненным во время этого похода, в 1701 году еще один иноземец на русской службе – голландский картограф Адриан Шхонебек отпечатал в Москве карту "Восточная часть моря Палус Миотис и ныне называется Азовское море..." (рис.7.5) , которая стала ПЕРВОЙ печатной картой, изданной в России и на основе русских данных. На ней изображена восточная часть Азовского моря, маршрут плаванья 1699 года и результаты замеров глубин. Также на карте помещен картуш с обширным панегириком Петру I и описанием некоторых моментов этого морского похода. Изображение берегов Азовского моря на этой карте еще достаточно далеко от идеала. Северный берег моря, вдоль которого пролегал обратный путь эскадры, показано более-менее близким к реальности, а вот юго-восточный берег моря – достаточно условно.

Рис.7.5. Карта Азовского моря А.Шхонебека, 1701 год. Первая отпечатанная в России карта.

Кроме выгравированной Шхонебеком печатной карты, в архивных собраниях есть еще несколько рукописных вариантов этой карты конца XVII – начала XVIII века (часть из них не датирована). Они сильно отличаются отдельными элементами, но, в целом, общая основа просматривается четко. Интересно, что по крайней мере на одной из таких карт район устья Миусского лимана и Кривой косы показан по информации с карты Ругелла, что также может косвенно свидетельствовать в пользу версии о несколько более поздней дате плаванья к Кривой косе.

Визит русского посла Украинцева в Турцию успешно завершился 3 июля 1700 года подписанием Константинопольского мирного договора, который предусматривал перемирие на 30 лет. Он развязал руки Петру для начала войны против Швеции, поэтому с этого времени градус конфронтации в Причерноморье и Приазовье несколько снизился. В упомянутом мирном договоре были оговорены новые русско-турецкие границы в Приднепровье и Приазовье. А также, для предотвращения взаимных нападений казаков и татар друг на друга, предусматривалось создание обширных поясов «порожних» земель (о них чуть ниже). Определение новых границ на местности по факту сильно затянулось. Так, переходящий России участок южного побережья Таганрогского залива был определен на местности только в 1704 году, когда совместная делегация русских и турецких представителей отмерила 12 часов езды от Азова, что привело в точку чуть западнее низовьев реки Еи. В этом месте обе стороны насыпали пограничные курганы (которые потом часто показывались на картах XVIII века, хотя Стамбул этот документ так и не ратифицировал). Получилась длинная узкая «кишка» вдоль южного берега Таганрогского залива. Мечты Петра о переходе в русское подданство кубанских ногайцев вплоть до Тамани – тогда так и остались несбывшимися. Другой участок границы – между Днепром и Бугом будет определен и демаркирован на местности в 1705 году. А границы «порожних земель» - тогда и вовсе остались без демаркации (более того, они даже на картах этого периода мне ни разу не встречались!), так что где точно они проходили и для чего вообще задумывались – для местного населения (с обеих сторон) так и осталось непонятным. А согласно Константинопольскому мирному договору «порожние» земли должны были располагаться на Днепре между Сечью и Очаковым (где согласовывалось только наличие единственного неукрепленного села), а также в Северном Приазовье, где под них определялся огромный шмат земли. Его границы довольно расплывчато определялись так: "<...> Да от Перекопскаго замка начинающейся заливы Перекопской двенадцати часов растоянием простирающейся земли, от края даже до новаго города Азовскаго, который у реки Миюса реченной стоит, среди лежащие земли пустыя и порожния и всяких жильцов лишены да пребудут. <...>". Т.е., надо полагать, южная граница этих "порожних земель" проходила по северному берегу Сиваша и Азовского моря от Перекопского замка и до устья Миусского лимана, где тогда стоял российский Миюский городок. Восточная граница порожних земель определялась от Перекопа на север на двенадцать часов пути. Это выводит нас в точку чуть восточнее современной Каховки, чуть-чуть не достигая Днепра. А вот как задумывалась северная граница этих земель – параллельно морскому побережью, в 12 часах от него на всем протяжении (прямоугольником), или от Днепра прямой линией к устью Миусского лимана (клином) – в тексте этого договора не прописано. В этом вопросе (если не будут найдены разъяснения в документах петровских времен) мы пока можем отталкиваться только от того факта, что при следующем русско-турецком разграничении в наших краях в начале 1740-х годов будет принята именно «клинообразная» трактовка местных барьерных земель.

Более подробно история, границы и статус функционирования в Приазовье «порожних земель» начала XVIII века и «барьерных земель» середины того же века рассмотрен в статье «Кальмиусская паланка. Пограничный инцидент 1747 года с ногайцами».

В дипломатических документах по определению нового прохождения русско-турецких границ во времена Петра I довольно часто использовались такие определения как «на расстоянии во <столько-то> часов». Это было связано с тем, что в наших степях с их тогдашним крайне редким и высокомобильным населением (большей частью кочевым) постоянных поселений почти не было и при переговорах на высшем уровне переговорщикам от Российской и Османской империй было, в большинстве случаев, не особо принципиально конкретное прохождение границ, им были важны принципиальные договоренности по условиям мирных договоров и примерное расширение-сужение своих территорий (о конкретных границах и их размежевании на местности потом отдельно договаривались специально назначенные «комиссары» более низкого уровня), поэтому распространенной практикой было использование вошедших тогда в моду карманных часов европейского производства. Как показывают наблюдения за документами фактически произошедших разграничений с использованием «часовых» мер длины, это происходило следующим образом. В назначенное время собирались специально назначенные представители от обеих сторон и в определенное время они вместе выезжали неспешным конским шагом со скоростью 6,5 - 8 км/час (это лишь чуть быстрее скорости обычного пешехода). Когда часы показывали истечение указанного времени, движение прекращалось и в этой точке каждая сторона устраивала какие-то свои пограничные «признаки». В наших условиях чаще всего для этого насыпались курганы (они потом на протяжении многих десятилетий назывались местным народом «Пограничными»), реже использовались деревянные столбы определенной формы. Похожие мероприятия с часами предусматривались для определения пределов «порожних земель» в Северном Приазовье согласно Константинопольскому трактату (в реальности, похоже, они не были произведены), использовались при демаркации границы по южному берегу Таганрогского залива в 1704 году, при размежевании русско-турецкой границы 1714 года (для определения середины между течениями Самары и Орели), а также еще в одном случае в 1709 году, о котором расскажем несколько ниже.

По итогам Константинопольского мира 1700 года Россия получила восточную часть побережья Таганрогского залива – от устья Миусского лимана через дельту Дона и вплоть до устья Ейского лимана (с небольшим кусочком его левого берега). Часть Северного Приазовья между устьем Миусского лимана и Перекопом согласно договору была объявлена «порожними землями», из-за чего местное ногайское кочевое население было вынуждено покинуть свои земли и переселиться западнее. Так как турки прекратили свои попытки выдворить русских из этого угла Азовского моря и больше не посылали сюда свои военные суда, то уже с начала XVIII началось морское освоение этого района. Так, в письме азовского губернатора Ф.М.Апраксина Петру I от 23 июля 1702 года говорится: «Два воинские корабли изготовлены и непрестанно один живет на море, а другой перед гаванью, и ходить я им приказал до Долгой и до Белосарайской кос, а дале ходить не велел». То есть, было организовано морское патрулирование всего Таганрогского залива, вплоть до завершающих его кос. Можно осторожно предположить, что русская морская стража контролировала выход из Таганрогского залива и в последующие годы, так как он очень удобен для охраны дальних подступов к морской базе в Таганроге. Но вот то, что этим кораблям в случае непогоды или военного нападения нужно было каждый раз возвращаться в расположенный в 70 милях восточнее Таганрог – было не очень удобным.

К 1701 и 1702 году относятся серьезные картографические работы в Таганрогском заливе, производившиеся под руководством (иногда даже с личным участием) азовского губернатора Ф.М.Апраксина. Так, например, известно, что в 1701 году ему поручалось тайно осмотреть Долгую и Белосрайскую косы (на входе в Таганрогский залив) на предмет возможности устройства здесь гавани: «3. Палестру или Долгую косу осмотреть на пристань и чтоб то было тайно», но тогда это удалось выполнить только частично.

Среди текстовых и графических документов по результатам съемок этих годов в Таганрогском заливе особо выделяются многочисленные карты восточной части Азовского моря, его отдельных районов и прибрежных местностей (некоторые из них представлены на сайте Папакома) авторства шведского офицера на русской службе Питера Бергмана. Это был великолепный картограф и прекрасный рисовальщик, его карты и планы отличаются отменной точностью и качеством. Интересно, например, сравнивать его общие карты Таганрогского залива за 1701 год (где еще не обследован Ейский лиман) и 1702 год (где нанесен уже и он). На первой из упомянутых выше карт он поместил несколько зарисовок видов на берега Таганрогского залива при взгляде с моря, в том числе и два рисунка, выполненные из точек, располагавшихся напротив нынешнего Мелекино (с расстояния в 1 милю) и напротив устья Кальмиуса (с расстояния в 3 мили), см. рис.7.6. Они очень точно, достоверно и вполне узнаваемо для природного мариупольца изображают наше побережье. Четко показаны два устья Кальмиуса и возвышающийся (за счет камышей) между ними нынешний «Горостров». Никакого поселения или заметных с моря развалин Бергман здесь не зафиксировал, правда, в этом году он здесь на сушу, похоже, еще не выходил. На побережье западнее современного Мелекино на самом берегу показано около полутора десятков отдельно стоящих деревьев (ивы?), остальное побережье – голое. Аналогичные зарисовки на данной карте показаны еще и по районам устья Миусского лимана и Сазальницкой косы, а на другой карте Азовского моря того же года – еще и района северного входа в Керченский пролив.

Рис.7.6. Зарисовки мариупольских берегов с карты Таганрогского залива Питера Бергмана 1701 года (с поясняющими пометками автора статьи).

В 1702 году картографические работы в таганрогском заливе продолжились. И вновь, помимо общих съемок, Апраксин получил от царя и секретное поручение: «3. Кругом Белосарайки осмотреть камню и готовить на ней и возить на Таганрог для лица [облицовки? - LV], также испытать подлинно, возможно ль внутрь сего места войти кораблю, который бы шел 17 английских футов [5,2 м - LV]; и буде от натуры невозможно, возможно-ль тому баграми помочь. Также и Долгую косу еще осмотреть послать до самаго материка по обе стороны». В уже упоминавшемся письме от 23 июля, среди прочего, Апраксин сообщает царю: «С моря, Государь, если Бог не умертвит [в Азове тогда буйствовало очередное моровое поветрие - LV], поеду сухим путем на Старый Миус [Семеновская крепость в устье Миусского лимана - LV] и до Калмиуса и дале, будет кто не помешает». О цели своего квеста он (видимо, опасаясь возможности попадания своих писем в турецкие руки) писал очень осторожно: «и что изволил ты мне наказать, буду искать сколь возможно». По возвращении, 24 августа он опять пишет Петру письмо с различными свежими новостями. По поводу своей поездки сообщает: «На море, Государь, был по указу твоему три недели два дня, и о всем тебе Государю сам извещу» (в скором времени он планировал отправиться в Москву). Позже, уже с дороги, из Воронежа, 8 октября он пишет царю новое письмо, где пишет уже более открыто: «<…> и по твоему Государеву указу будучи на море и в Троицком [Таганроге - LV], и в Азове исправил, и место, Государь, на Калмиусе обыскал к поселению города и к строению порта зело удобно, я чаю, что тебе, Государю, будет в угодность. От Троицкого мерных тысячных 49 верст, и при изрядной реке, и камню зело много в версте и в 2-х, а дале < ? > верст искать не надобно». В данном случае использована мерная верста в 2133,6 м, что дает в сумме 104,5 км и, видимо, означает, что Апраксин, как и планировал, добирался до Кальмиуса посуху (по морю расстояние выходит несколько больше).

От этих же съемок 1702 года сохранился и крупномасштабный глазомерный план устья Кальмиуса, составленный Питером Бергманом (рис.7.7). Это старейший из найденных на сей момент планов данного района! Поскольку при составлении данного плана делались замеры глубин моря с лодки, то здесь явно привлекалась «морская» часть картографической экспедиции, где, видимо и находился Бергман. Совпала ли по времени эта съемка с «сухопутным» визитом сюда азовского губернатора – пока непонятно. На данном плане в изометрической проекции (Бергман такой прием любил и очень умело пользовался им) показано извилистое нижнее течение Кальмиуса (подписанное по-русски как «Река Калмыуш») и прибрежные холмы. В нижнем течении река имеет два устья. Восточное устье глухое, отделенное пересыпью от моря. Западное устье соединяется с морем, но через какой-то боковой прорыв, что явно мешало заводить в него лодки. Глубина моря в районе устья составляла 2 – 3 фута (0,6 – 0,9 м) и только в двух форватерах, прорытых речными водами, было несколько глубже – 5 – 6 футов (1,5 – 1,8 м). Глубина в самом устье не замерялась. На высоком левобережье показано неподписанное устье Терновой (Короткой) балки, ныне находящееся на территории «Азовстали». На правобережной низменности показано довольно крупное озеро, подписанное «Oser of Klein zee», что переводится с русско-голландского суржика как «озеро или небольшое море» (озеро с соленой водой?). Это тот самый водоем, который много позже будет известен, как озеро Домаха. На тот момент он еще никак не назывался. И с рекой он еще не соединялся. Еще два небольших озерца, подписанные искаженным русским словом «oser», показаны чуть западнее основного устья Кальмиуса и на нижней приморской террасе несколько восточнее второго устья реки. Несколько севернее развилки русла на два устья показан выходящий из правобережного холма обильный родник, воды которого стекали в реку. Он подписан как «Spring water» («источник воды» или «родниковая вода»). Видимо, это наш «Большой Фонтан». На местности изображено довольно много небольших деревьев. Их скопления показаны на южном склоне правобережного «материкового» холма, между главным устьем реки и озером Домахой, в устье Терновой балки. Также несколько отдельно стоящих деревьев показано у реки чуть севернее Горострова и на водоразделе левобережного холма. Но самое интересное, что показано на данном плане – это изображение на холме над озером Домахой развалин некоего прямоугольного укрепления с невысокими вертикальными стенами. На данном плане оно подписано как «De geweesene Stadt» (в переводе – «Бывший город»), что явно является не совсем удачной попыткой скалькировать русское слово «городище», как тогда обычно назывались любые заброшенные остатки древних укреплений. Но если русское слово «город» тогда означало в первую очередь «огороженное, укрепленное место» (не обязательно заселенное!), то голландское «stadt» - это скорее административный центр, без увязки его с крепостным статусом. Это и есть изображение того самого «древнего города Адомахии», про наличие которого здесь и о возможности брать из него камень для городского строительства будет многократно упоминаться в документах Азовской губернской канцелярии второй половины 1770-х годов. Здесь мы видим его (пока единственное обнаруженное) изображение. Надо полагать, что Бергман его лично осмотрел, поднявшись на сам холм, так как по другим картографическим источникам можно судить о том, что издалека – с моря и с противоположного берега Кальмиуса оно практически не просматривалось, то есть ничего особо грандиозного и высокого там к тому времени уже не сохранилось. Ни рядом с этим укреплением, ни внутри него никаких построек не показано. С этого плана Бергмана существует еще пара более поздних франкоязычных копий из коллекции Ж.-Н. Делиля, ныне хранящиеся в Париже. На них изображение укрепления показано уже просто условным значком, а подпись к нему продублирована по-французски «ruines d`une ville» («руины города»). Бергману тогда так и не удалось узнать, есть ли у этих развалин собственное название. Местные запорожцы, у которых он мог бы его спросить, видимо в тот момент опять прятались в подземном бей-чжи-гао, который русские так и не нашли, поэтому существование здесь «древнейшей» Кальмиусской паланки и в этот раз осталось не замеченным…

Рис.7.7. План устья Кальмиуса Питера Бергмана, 1702 год.

Интересно, что на данном «изометрическом» плане укрепление на холме показано без угловых выступов. Но на мелкомасштабной карте Таганрогского залива того же года оно показано в виде квадрата с четырьмя квадратными «башнями» по углам. Какой из этих двух вариантов ближе к истине – пока вопрос открытый. Как и то, кому принадлежало это укрепление, в какие времена и как называлось? Последнее документально известное поселение в наших краях (чисто фэнтезийные варианты сейчас рассматривать не будем) было татарским городом Калмиюсом/Балысараем последней четверти XVI века. В XVII веке во всем Северном Приазовье больше ни одного поселения не фиксируется. Но проводившиеся в 2010 – 2015 (!) годах раскопки на месте «старого редута» крымско-татарские слои здесь не обнаружили. Само место было всегда популярным, глубже следов присутствия запорожских казаков середины XVIII века и русских воинов флотилии Бредаля времен русско-турецкой войны 1736 – 1739 годов имеются лишь хорошо насыщенные слои хазарского времени, средней бронзы и энеолита. Находки артефактов других эпох единичны. Пока наиболее вероятной представляется, что это могла быть одна из крепостей хазарского времени. Но, с учетом того, что сами укрепления в пределы раскопа так и не попали, то, возможно, что нам просто не совсем повезло с местом. Будем надеяться, что когда-нибудь, в более благополучные и спокойные времена, раскопки будут продолжены и получится поставить окончательную точку в этом вопросе. Если что – я подскажу, где еще надо копнуть. :)

Интересно наблюдать над изображением наших морских кос на картах начала XVIII века и сравнивать их очертания с более поздними источниками. Для примера, на рис. 7.8. приводятся такие сравнения по Кривой и Белосарайской косам. Сразу бросается в глаза, что в отличие от более поздних времен, когда наши косы имеют линейное и пологое очертание, вытянутое в направлении на юго-запад, во времена Бергмана они лишь частично подходят под такое описание, так как их окончания имеют резкие изломы, повернутые под углом, близким к прямому, к основному телу косы. Косы Азовского моря состоят большей частью из мелкого кварцевого песка и обломков ракушки, что делает их чувствительным к морским течениям и способным к относительно быстрым перестроениям согласно господствующим вдольбереговым течениям, которые приносят в них новые материалы с одной их стороны и размывают с противоположной. Из-за этого в современности косы постепенно перемещаются в восточном направлении. И, глядя на карты Бергмана, трудно отделаться от мысли, что в тот период как раз происходил еще не завершенный процесс перестройки этих кос, что было возможно, если относительно незадолго до того кардинально поменялось на противоположное направление основных вдольбереговых течений в Таганрогском заливе. Но пока это только досужие предположения, насколько они возможны в реальности – могут сказать только профессиональные гидрологи. Рис.7.8. Сравнение очертаний морских кос на картах Бергмана (нач. XVIII в.), Шуберта (XIX) век и современных космоснимках. А – Кривая коса; Б – Белосарайская коса.

Ну а пока – в российской части Приазовья кипела жизнь. Достраивалась гавань и укрепления Таганрога, строились новые суда. Периодически какое-то из них посылали в плаванье Керчи для отправки сообщений и для торговли, что не сильно нравилось туркам, подозревавшим (не без оснований) русских в попутном шпионаже. От этих посещений осталось несколько карт Керченского пролива с промерами глубин и зарисовки новых турецких крепостей в Керчи и Еникале. Следили русские и за Ачуевым, где турки уже в 1697 году, вскоре после потери Азова, начали строительство новой небольшой крепости, ближайшей к новым русским границам. Периодически целые караваны судов отправлялись к Бердянской косе, где на тамошних соляных озерах на халяву набирали много дефицитной соли, которую потом использовали и в качестве платы своим гарнизонам и морякам. Известны такие походы 1703, 1704, 1706, 1707, 1709, 1710. Фактически это была самая западная точка, куда турки разрешали русским плавать относительно свободно (можно надеяться и на составление тогда карт этого района побережья, но пока упоминания о них не попадались). На карте Азовского моря Питера Бергмана 1702 года показаны замеры глубин у Бердянской и Обиточной косы (которые на ней подписаны как Бердянская и Бердинская косы соответственно). А вот в еще более западные районы Азовского моря русские плавания тогда не производились, поэтому изображения западной половины моря и Сиваша на русских картах этого времени достаточно фантазийны и приблизительны.

В 1704 году в Амстердаме будет отпечатан прекрасный атлас ««Прилежное описание реки Дону или Танаиса, Азовсково моря или езера Меотскаго, Понта Эвксинсого или Черного моря» (больше известный под сокращенным названием "Атлас реки Дон"), который стал результатом картографических съемок на этой реке, проходивших под руководство вице-адмирала Корнелия Крюйса. Помимо карт, изображавших течение участков реки, к атласу была приложена и большая карта Азовского моря (рис.7.9). Особым прорывом эта карта не стала, к этому времени она уже успела изрядно устареть. За основу данной карты взята карта из «шхонебековского» круга (оставлен даже маршрут Керченского похода 1699 года), но с частичным добавлением некоторых элементов с более поздних натурных съемок северо-восточной части Азовского моря и Таганрогского залива. Но, в целом, по качеству и точности данная карта сильно проигрывает рукописным картам Питера Бергмана. Тем не менее, она стала широко известна в Европе и в дальнейшем информация с нее активно копировалась другими европейскими картографами. Рис.7.9. Карта Азовского моря из «Атласа реки Дона» К.Крюйса, 1704.

Расскажем здесь еще и о некоторых событиях 1709 года. В конце весны 1709 года Петр I нашел возможность оторваться от войны с Карлом XII, который тогда безуспешно осаждал Полтаву, и приехал в Азов. Турки тогда тоже колебались, привлекаемые удобным случаем для возобновления войны, что для Петра было бы совсем некстати. К счастью, турки тогда так и не решились. Попутно азовский губернатор И.А.Толстой получил от Петра ряд секретных поручений. Выполняя поручения царя, губернатор примерно в конце июня того же года посылал людей для замеров расстояния от Миуса до Кальмиуса. По их возвращении Толстой 2 июля отправил Петру донесение об этих замерах "до Калмиуса с часами и с мерою и тому ведомость послал к вашему величеству при сем писме". Из прилагавшейся ведомости можно было узнать, что "проба конною обыкновенною ездою от реки Миюса до реки Калмиюса" – расстояние преодолевается за 10 часов 45 мин., то же расстояние по морю составило 35 "тысячных" верст. Тысячная верста – это тысяча трехаршинных сажень или 2,14 км. 35 таких верст составляет 74,9 км. Примерно такой путь по морю и получается. А вот сухопутный путь от устья Миуса до устья Кальмиуса по тогдашним дорогам должен был составить около 70 км, что дает среднюю скорость около 6,5 км/час.

Рис.7.10. Реконструкция вероятного пути замерщиков в 1709 году.

Осторожный губернатор счел необходимым напомнить царю: «до Калмиуса по договором мирного инструменту пятой стат[ь]и пробы чинить нам не надлежало, понеже сила мирного инструменту являет, дабы от Перекопского замка… 12-ти часов разстоянием простирающиеся земли от края даже до нового городка азовского, которой у реки Миюса… стоит [Семеновский шанец], среди лежащие земли пустые и порозжие и всяких жилцов лишены да пребудут…». Т.е. – замеры производились вне российских границ, в пределах барьерных границ. Естественно, если бы турки об этом узнали, то это бы вызвало у них большое и оправданное негодование. Разумеется, что Петр хотел узнать сколько часов конной езды до устья Кальмиуса не просто из чисто академического интереса. У него явно тогда была мысль, что в случае вступления Турции в войну, было бы очень неплохо перенести русско-турецкую границу в Северном Приазовье еще западнее, за Кальмиус. Видимо, насчет использования этого места у него были свои далекоидущие планы…

Отправляя свое донесение 2 июля, Толстой еще вряд ли успел узнать о результате славной Полтавской баталии, завершившейся к обеду 27 июня. Но российскому монарху, упоенному победой над шведами, уже мало было границы по Кальмиусу. На тот момент он был уверен в своей силе и сильно недооценивал могущество Турции. И уже в августе Толстому пришлось отправлять новую экспедицию под командой капитана М.Симонта. 24 августа губернатор докладывал царю: «По письму капитана Матвея Симунта посылал я, раб твой, морем до Семеновскаго [крепость в устье Миусского лимана - LV] и до Калмиуса и до Бердянских озер для обыскания удобнаго места на строение малыя корабельные пристани, и с того его письма и осмотру список и чертеж мест, и сколько к тому строению по письму его надобно ему каких припасов и работных и ремесленных людей, тому доношение послал раб твой до В.[ашего] В.[еличества] при сем письме". Тогда же губернатором было отправлено и письмо кабинет-секретарю А.В. Макарову. В нем Толстой пишет, что послал царю "доношение и осмотр и чертеж капитана Матвея Симонтова о строении малой крепости, где стоять оной". Так что Симонт какое-то место таки присмотрел и даже прикинул, как там можно устроить малую корабельную пристань и укрепление при ней. К сожалению, остальные документы по этому делу пока не найдены. Так что где именно он предлагал устроить эту пристань – пока остается неизвестным. Но явно это было не в устье Миусского лимана, там Симонт обжегся еще в 1698 году…

Горделивым планам Петра I о новых захватах турецких территорий осуществиться было не суждено. Осенью 1710 года началась новая русско-турецкая война. И в июле 1711 года русская армия потерпела поражение под Прутом. В подписанном на скорую руку в турецком военном лагере у Прута мирном договоре от 12 июля 1711 года содержалось обещание отдать туркам все завоеванные у них города (в Приазовье и Приднепровье) и разорить свежепостроенные. Но конкретное прохождение границ в нем не оговаривалось, передвижка границ в том году так и не произошла. Так как Петр I начал под разными реальными и надуманными предлогами тянуть время и не торопился возвращать туркам города, то терпение Порты быстро лопнуло, турки пригрозили вновь открыть военные действия. Петр сдался. 2 января 1712 года туркам был возвращен Азов. Из покидаемого Азова людей и имущество перевезли в укрепление «ретраншемент», располагавшийся несколько ниже по течению от Черкасска. Надо полагать, что турки вполне осознанно разрешили русским сохранить это укрепление, чтобы они сами контролировали донцов и не выпускали их лодки в дельту Дона. Часть русских кораблей удалось продать туркам, остальные большей частью тихо сгнили, брошенные в протоке у Черкасска. Несколько позже Азова была разрушена, а 21 мая 1712 г. окончательно оставлена и Таганрогская крепость. Для того, чтобы основательно разорить остальные укрепления Таганрогского полуострова – рук уже не хватало, поэтому их просто забросили, вывезя все ценное. Среди пунктов, куда выводились гарнизоны и вывозилось имущество отсюда, особенно заметны Бахмутская крепость (основанная в 1701 году) и Осередская крепость на Дону (заложена на месте более раннего казачьего поста в 1709 году). В Осеред будет выведен и гарнизон бывшего Павловского шанца с северного фаса таганрогской Линии, так что эта крепость будет переименована в Новопавловскую, а затем и в город Павловск (какое название носит и до сего дня). Известно, что в архиве этого города сохранялась часть бумаг из его приазовского предшественника.

В следующем договоре, Константинопольском, от 6 апреля 1712 года, который дополнял и уточнял положения прутского трактата, новое прохождение границ тоже не было указано. Туркам пришлось еще раз объявлять войну России, чтобы дожать русских уже по всем интересующим тогда Порту вопросам. И только в Адрианопольском договоре от 13 июня 1713 года было описано новое прохождение границ. Они должны были пройти точно посередине междуречья Самары и Орели, а от их верховьев – должны были повторять более старую границу, которая существовала во времена пребывания Азова под турецкой властью. Правда, в этом районе русским были сделаны некоторые послабления – Бахмутскую и Торскую крепости с их округами разрешено было оставить. А вот городки по Миусу должны были быть уничтоженными. Более подробно вся эта дипломатическая борьба рассматривалась здесь.

Окончательно новая русско-турецкая граница была демаркирована на местности только в июле 1714 года (через три года после Прута!), когда уполномоченные делегаты от обеих империй совершили объезд всей границы – от Днепра и до Дона и устроили 17 пограничных знаков путем отсыпки курганов (от каждой империи по одному). А вот так выглядел итоговый документ:

Это размежевание можно проиллюстрировать с помощью карты Колычева (рис.7.11). На ней показана новая русско-турецкая граница 1714 года, устроенные «знаки» показаны парными точками. При этом, правда, 8-й знак ошибочно пропущен. Также обратим внимание уважаемого Читателя в тексте «Межевой записи» и на карте на знак №9 со старинным разрытым курганом на водоразделе между истоками Кривого Торца и Кальмиуса. Он нам в дальнейшем еще понадобится в нашем рассказе. Также отметим, что изображение Северного Приазовья и Причерноморья на ней скопировано (несколько небрежно) с карты Брюсса-Менгдена 1699 года, поэтому оно весьма далеко от реальной географии, но для целей данной карты это было не особо существенно.

Рис.7.11. Поздняя копия с карты Колычева 1714 года.

Частный вывод. Так закончился первый период знакомства «новой» русской картографии с Приазовьем. В этом временном промежутке картографические съемки в наших краях осуществлялись и координировались преимущественно из таких центров как Азов и Таганрог и охватывали в основном акваторию Таганрогского залива и северо-восточной части Азовского моря, а также некоторые прибрежные местности. А вот в удаленных от морского побережья районах степей съемки тогда еще практически не начались. Этот первый этап характеризуется очень ярким и бурным картографическим процессом, динамично развивавшимся и с очень хорошими перспективами. Но, волею судьбы, он был внезапно остановлен, не получив закономерного оформления и окончания. Тем не менее он все-таки стал прорывным. На смену «старой» русской традиционной картографии пришла гораздо более прогрессивная европейская, которая опиралась уже на научные методы. И пусть поначалу большинство карт нашего края было выполнено наемными иностранными мастерами, но у них быстро учились новым методам и собственно русские мастера. С этим периодом связаны и впервые отпечатанная в Европе по заказу русского правительства карта южной части европейской России, и печать первой географической карты непосредственно в России. А благодаря начавшимся при Петре активным контактам с Европой, в картографии влияние получилось двусторонним – русские картографы учились европейским методам составления карт, а в Европу, наконец, начала поступать актуальная географическая и политическая информация из Приазовья. Поэтому с этого времени географическая номенклатура на европейских картах Приазовья стала браться почти исключительно из свежей русской информации. Несуразные анахронизмы в виде «постпортоланов», миксов с птолемеевской традицией, боплановских карт и т.п. – еще не исчезли окончательно из свежей печатной продукции, но их количество на рынке резко пошло на убыль. Правда, из-за слабого (или вовсе никакого) знакомства европейских картографов с русским языком и с политической и военной жизнью нашего региона в ее динамике, на европейских картах этого периода нередко можно найти довольно нелепые ошибки в расположении и передаче русских названий, также они не всегда успевали отследить всю динамику быстрых изменений ситуации в Приазовье и иногда показывали уже несуществующие укрепления. С этого периода информация по Приазовью на абсолютном большинстве европейских карт становится уже «вторичной», копировавшей (с некоторыми погрешностями) информацию с русских карт. Поэтому для наших краеведов перспективнее изучать местную историю и топонимику напрямую с русских (в абсолютном большинстве своем - рукописных) карт Приазовья этого периода, которых в наших архивах сохранилось весьма много.

< < < * * * > > >

Следующий, второй этап продлился с 1714 по 1736 год. В это время Россия полностью утратила земли в Приазовье, а в Азове стоял турецкий гарнизон. Выход русским кораблям в Азовское море был запрещен. Поэтому новые картографические съемки в Приазовье и на самом Азовском море для русских тогда были невозможны. Морские карты нашего моря, с таким трудом выполненные в предыдущий период – за ненадобностью были большей частью спрятаны в архивы (сказалась и наша извечная любовь к засекречиванию всего и вся). Этот период по отношению к Северному Приазовью можно смело назвать временем ландкарт. Это были сухопутные карты междуречья Дона и Днепра, которые довольно часто создавались тогда. По нашим краям изображалась (весьма приближенно) речная сеть. Больше ничего интересного для нас они обычно не несут. Для примера приведем «Ландкарту о слободских полках, и Бахмутской провинции, и Воронежской губернии…» (1730). Южнее русско-турецкой границы, помимо впадающей в Днепр реки Самары показано (очень схематично) еще две реки – Калмут (sic!) и Миюс, впадающие в море, подписанное как «Черное». Особо комментировать здесь нечего.

Рис.7.12. Ландкарта о слободских полках, и Бахмутской провинции, и Воронежской губернии… , 1730 год.

Частный вывод. Этот период для наших краеведов «провальный», карты этого времени для локальной истории Северного Приазовья мало что могут дать. В случае недатированных карт нужно ориентироваться по объектам на прилегающих территориях – например, наличию крепости святой Анны в низовьях Дона (сооружена в 1731 г.) или Украинской линии между Днепром и Северским Донцом (сооружена в 1731 – 1733 гг.).

< < < * * * > > >

Новый, третий период совпал с очередной русско-турецкой войной (1736 - 1739 года). Этой войне предшествовали два события - возвращение амнистированных запорожцев под российскую власть в 1734 году и неудачный поход на крымских татар корпуса генерал-поручика Леонтьева в 1735 году. Второе из этих событий не окажет никакого влияния на историю наших краев, а вот первое – действительно серьезно повлияет на историю Северного Приазовья, но существенно позже.

Война началась в марте 1736 года по инициативе русской стороны нападением на турецкий Азов. Причем официально Турция будет уведомлена о разрыве мира и начале войны только 12 апреля этого же года… Кратко расскажем о ходе этой войны. Российские войска были разделены на две армии – первая действовала в Приднепровье, вторая – со стороны Азова. Командовали ими два фельдмаршала – немец Бурхард Кристоф фон Миних и ирландец Петр Ласси. Миних организовал начало осады Азова, а потом уехал в Приднепровье и сосредоточился на управлении Днепровской армии. Брать Азов пришлось уже Ласси, он же потом на протяжении всей войны руководил Азовской армией. Нас интересует преимущественно действия именно его армии.

По замыслу военной компании, обе армии в 1736 году должны были вторгнуться в Крым. В середине апреля армия Миниха двинулась вдоль Днепра на юг, по пути сооружая отдельные укрепления и многочисленные редуты. 20 мая укрепления Перекопа были взяты русскими, доступ в Крым был открыт. Армия Миниха прошлась по всему северо-западу полуострова, заняв и разорив Гезлеве (ныне Евпатория), Ак-Месджид (Симферополь) и столицу ханства Бахчисарай (тогда в огне, к сожалению, погибли и архивы ханства). Из-за недостатка продовольствия и больших санитарных потерь Миниху в конце июня пришлось начать отход к Перекопу.

После капитуляции Азова (27 июня), Ласси уже 4 июля отрядил в Крым на помощь Миниху отряд генерал-лейтенанта Дугласа, который вернулся к Изюму на Северском Донце, а уже оттуда пошел напрямик через степи к Перекопу. А в начале августа по приморской дороге пошел туда же и сам Ласси со своими основными силами. Дойдя до Миуса (по другим данным – даже до Кальмиуса) он получил сведения о том, что Миних оставил Перекоп и ушел вверх по Днепру, а также об отходе отряда генерал-майора Шпигеля (действовавшего в составе Днепровской армии) в сторону Бахмута, после чего повернул обратно и Ласси.

В последующих годах – с 1737 по 1739 армия Миниха действовала преимущественно западнее Днепра, со стороны Очакова и Молдавии, для нас это не особо интересно. Зато нам нужно более внимательно рассмотреть действия армии Ласси в это же время.

В 1737 года армия Ласси выступила в поход на Крым в начале мая месяца. Войска двигались по приморской дороге, отдельная часть армии опять шла со стороны Бахмутщины. В море действовала флотилия норвежца Петра Бредаля, состоявшая из нескольких сотен небольших плоскодонных лодок. По пути Ласси сделал небольшой редут на «Большом Уланчике» (Грузской Еланчик), а также у Кальмиуса. На Кальмиусе Ласси пришлось подождать несколько дней, пока не подойдет флотилия Бредаля. Часть ее лодок поднялась вверх по Кальмиусу на несколько верст и навела здесь наплавной мост, по которому армия и переправилась. Следующие редуты были устроены Ласси у Берды (один при устье, второй – выше по течению) и у Бердинки. У реки Молочные Воды Ласси сделал большой «стерншанец» (укрепление в виде восьмилучевой звезды), где оставил всех своих больных под охраной существенного гарнизона. Последнее укрепление сохранилось до сих пор.

Петр Бредаль с основной частью своей флотилии сопровождал армию по морю, стараясь не отрываться сильно от нее. Надо сказать, что прежде Бредаль был капитаном одного из судов Азовского флота времен Петра I, поэтому свой новый поход он воспринимал как продолжение тех, прежних плаваний. 6 июня он достиг Обиточной косы (современное название). Это была крайняя западная точка, куда доплывали русские суда в прошлый период. Так, в 1699 году возвращавшаяся из Керченского похода эскадра доходила примерно до района современного Приморска, а в 1702 году Питер Бергман делал промеры глубин вдоль восточного берега этой косы. Поэтому Петр Бредаль, начиная с этой точки, уже чувствовал себя первопроходцем и первооткрывателем (хотя, понятно, что о наличии крупных кос в северо-западном Приазовье было известно и до него). Поскольку по православным святцам этот день посвящался преподобному Виссариону Египетскому, то Бредаль и назвал эту косу Виссарионовой (это название отомрет на картах только в XIX веке). На следующий день он проплывал последнюю из больших кос Северного Приазовья. И, поскольку по святцам это был день Феодота Анкирского, то эта коса получила название Федотовой, которое носит и до сих пор.

До плаванья Бредаля морские косы этого района (насколько можно судить по русским документам и картам предшествующих периодов) нашими казаками назывались обычно следующим образом: Бердянская коса – или этим же названием, или Верхней Бердянской, Обиточная коса – Нижней Бердянской, Федотова – Бирючья (это название сохранилось до сих пор в качестве названия острова в конце этой косы, произошло оно или от слова «бирюк» - «одинокий волк»(?), или как звукоподражание татарскому «буюк» - большой – это самая длинная коса северного побережья).

Добравшись до Генического пролива армия Ласси по наплавному мосту, организованному из лодок флотилии Бредаля перешла на Арабатскую косу. К тому времени татарское укрепление-башня Дженишке на северной оконечности косы было давно заброшено и в источниках XVIII века уже больше не упоминалось. Сделав предмостные укрепления по обоим берегам пролива, Ласси 27 июня пошел на юг по косе. Большая часть флотилии Бредаля шла параллельно армии. Так как крымский хан с большим войском занял выход с Арабатской косы, то Ласси сделал неожиданный для всех ход и переправился через Сиваш в его середине. На этот раз русские разграбили и выжгли северо-восточный Крым вместе с городом Карасу-Базаром. Но опять недостаток продовольствия и воды для людей и лошадей, и высокие санитарные потери вынудили русских отправиться в обратный путь. 24 июля Ласси закончил переправу через Сиваш у Шунгаров. Весь август его армия простояла на Молочных водах, а в начале сентября начала отход на зимние квартиры – часть к Азову, часть к Северскому Донцу. Что касается до людей Бредаля – то они большей частью вернулись в Азов посуху, почти все их суда были потеряны, причем не столько от действий турецкого флота, сколько от непогоды.

В следующую компанию 1738 года Ласси с основными своими силами отправился в поход на Крым со стороны Бахмута. Одним из промежуточных районов сосредоточения армии стали верховья Кальмиуса. Через верховья Волчьих Вод и реку Гайчул его армия 19 мая вышла к устью Берды. Часть сил (в том числе и донцы) подошла со стороны Азова. Флотилия Бредаля, для которой уже выстроили новые лодки, 18 апреля вышла из отстраивавшегося Таганрога. 25 апреля флотилия вышла к устью Кальмиуса, где и простояла, высылая в море отдельные суда на разведку, вплоть до 8 мая. После встречи армии и флотилии у Берды, Ласси произвел новый поход в Крым. На этот раз он переправился через Сиваш в 6 милях от Перекопского вала. Овладев с тыла Перекопским замком, Ласси попытался двинуться вглубь Крыма, но, в связи с разорением этой части полуострова в два предыдущие года, достать здесь продовольствие было уже невозможно, а планировавшийся подвоз по Днепру сорвался, в том числе из-за бушевавшей тогда здесь «моровой болезни». Поэтому, вновь взорвав укрепления Перекопа армия Ласси двинулась в обратную дорогу. И опять вместе с ними шли пешком команды флотилии Бредаля, вновь потерявшие все свои суда…

В следующем 1739 году на этом фланге русская армия активных действий не предпринимала, ограничиваясь оборонительными мероприятиями. Но отдельные разъезды засылались далеко в степь, отслеживая возможные перемещения неприятеля. Известно, например, описание случая, когда русский конный дозор наткнулся на стоящий у устья Кальмиуса турецкий флот. Турки даже попытались обстрелять их из пушек, правда, без особого успеха. А 18 сентября 1739 года был подписан Белградский мирный договор, закончивший эту войну.

Для чего мы так подробно расписывали действия армии Ласси и флотилии Бредаля в этой войне? Да для того, чтобы развеять имеющееся у некоторых наших краеведов мнение, что «древнейшая» Кальмиусская паланка существовала и в этот период. Но, как показывают многочисленные сохранившиеся документы по этой войне, в 1737 и 1738 году армия Ласси и ее отдельные части несколько раз проходили туда-сюда через низовья Кальмиуса, а устье реки неоднократно использовалось флотилией Бредаля для длительных отстоев. И если бы здесь имелось какое-нибудь запорожское поселение (или его свежие следы) – это было бы обязательно замечено. Чего в документах об этих событиях нет абсолютно. Более того, хорошо известен состав армии Ласси. В нее, помимо регулярных русских войск, входили еще слободские и малороссийские казаки, донцы и калмыки. Но если, например, значительные контингенты донцов присутствовали в обеих армиях, то запорожцы были только под командой Миниха! Какое-либо участие запорожцев в походах Ласси по Северному Приазовью (хотя бы в виде проводников) отсутствует напрочь! То есть – на тот момент никакого запорожского присутствия в этой части татарских владений – нет и в помине!

Теперь расскажем о том, как эта война отразилась в картах. На тот момент единственным органом в Российской империи, который хоть как-то пытался централизовать изготовление карт, была Академия наук в Санкт-Петербурге (созданная в 1724 году). В которой, как мы помним, тогда было полное засилье понаехавших немцев, голландцев и прочих французов. В этом были свои минусы - среди этих людей мало кто достоверно знал, какие топографические съемки уже были выполнены при Петре в «доакадемический» период и где, в каких архивах, пылятся созданные тогда карты Азовского моря. Но были и плюсы – эти люди великолепно понимали значение пиара для формирования симпатий и антипатий в международном общественном мнении и его влияния на внешнюю политику своих государств. Эта война коалиции России и Австрии против Турции вызвала живой интерес в просвещенной Европе. И Петербургская академия наук смогла этот интерес в полной мере удовлетворить, предоставив свой вариант освещения этих событий. В отличие от турок, которые тогда о таких вещах еще не задумывались и, соответственно, свою точку зрения наружу особо не транслировали, в очередной раз подтвердив европейское мнение о себе, как о варварской и отсталой стране.

Среди приглашенных в Петербургскую академию иностранных «звезд» был и французский астроном Жозеф-Николя Делиль, прибывший сюда в 1725 году. В России он попутно стал еще и одним из главных наших картографов, многое сделав для развития этой науки в нашей стране. Правда, в 1747 году он (со скандалом) отъехал обратно в Париж, попутно вывезя с собой оригиналы и копии многих российских карт. Сейчас они составляют особую коллекцию в Национальной академии Франции. Среди них, например, есть уже упоминавшиеся франкоязычные копии с плана устья Кальмиуса Питера Бергмана 1702 года и с карты Ругелля побережья между Миусом и Кривой косой. Сейчас французы (спасибо им!) некоторые карты из этой коллекции выложили на сайте Gallica.

За время этой войны Петербургская Академия буквально завалила Европу большим количеством прекрасно отпечатанных карт, освещающих наш театр войны. Которые потом большей частью просто копировались (в виду отсутствия альтернативной информации) и собственно европейскими картографами. В итоге их совместных усилий было выпущено огромное количество таких карт – о походах разных лет, с текстовыми пояснениями и без оных, на русском языке, латыни и основных европейских языках (вплоть до двух- и трёхъязычных карт). Я когда-то попытался было собрать вместе все попадающиеся печатные карты той войны, но остановился после первой пары десятков, так как продолжал их встречать во многих десятках вариантов, нередко отличавшихся лишь раскраской или мелкими деталями оформления. И до сих пор регулярно встречаю…

Российская империя целенаправленно готовилась к началу этой войны с турками. Этому не помешал даже «фальстарт» с неудачным походом Леонтьева на Крым в 1735 году. Тогда турецкое правительство, занятое тяжелой войной с Персией, удовлетворилось русскими извинениями и заверениями о том, что это была просто попытка проучить крымского хана за его нападения на подданных России. Поэтому, когда весной 1736 года русским войскам предстояло двинуться в путь теперь уже для «серьезной» войны, Академия наук постаралась заблаговременно обеспечить армию наилучшими картами будущего фронта войны. А поскольку собственные, созданные с таким трудом карты (типа прекрасных и точных карт Азовского моря П.Бергмана) академикам были в основном не известны, то за образец, скорей всего, были выбраны современные творения лучших и авторитетнейших европейских мастеров. Ну а то, что с началом кампании из войск посыпались многочисленные жалобы на невозможность использовать эти карты из-за их полного несовпадения с реальной географией – это стало небольшим неприятным сюрпризом.

Одной из наиболее ранних таких карт можно назвать «Карту военных действий на Дону и Днепре Ея Императорскаго Величества победоносныя Армеи 1736 году…». На рис. 7.13 представлен ее русский вариант. Он относится к ситуации примерно первой половины мая этого года, когда Ласси еще осаждал Азов (показаны осадные сооружения вокруг города), а армия Миниха только подходила к Перекопу. По карте удобно отслеживать события этого марша вдоль Днепра, хорошо описанного и в текстовых документах. Также упоминается на карте и начало апрельского похода донцов под командой Краснощекова на кубанских татар. Нанесена на карте и «общестратегическая» информация для дальнейшего планирования военных действий на этом театре. Показана русско-турецкая граница 1714 года и (не очень точно) речная сеть к югу от нее. Есть довольно много ошибок в прохождении и в названиях рек, а Молочная – превратилась в три отдельные реки (одна впадает в северо-западный угол Сиваша у Перекопа, вторая - в море восточнее Геничей, плюс верховье этой реки, имеющее собственное название Токмак, показано самостоятельно впадающим в море!). У некоторых рек показаны отдельные скопления юрт, также имеется крупная надпись: «Места, в которых Нагайские Татары уже 25 лет кочевали» (1736 – 25 = 1711 год, это вообще очень значимая надпись, но об этом как-нибудь в отдельной статье поговорим). В Крыму показано четыре гавани, «где турки со своими кораблями приставают» - это Козлов (Евпатория), Каффа (Феодосия), Керчь и Спатак (искаженное Арабат/Арабаток?). Вдоль северного побережья Азовского моря – от устья Миусского лимана и до Перекопа – показана приморская дорога. О ней сообщается: «От Перекопи до Таганрока 389 верст», а также, что ею «провиант гораздо скорее из Дону в Перекоп привести можно». Переправы данной дороги через все (!) встречающиеся реки показаны по мостам (это при нашей-то мелководности!). А для защиты этих мостов (и, возможно, устьев рек) чуть южнее большинства мостов показано по два укрепления, и только у некоторых рек (в том числе и Кальмиуса) показано только по одному укреплению. Кроме этого, из района Азова пунктиром показаны и морские пути: «Дорога водою для привезения из Дону провианта». Они подходят не только к некоторым пунктам на северном побережье моря вплоть до Геничей, но и к Арабату и Керчи (то есть, показывают планировавшийся, но так и не осуществленный потом в полной мере, географический охват той войны). Также в некоторых местах побережья (у Таганрога, у устья Кальмиуса, у приморского (sic!) устья Токмака, у «правильной» Молочной и у Генического пролива подписаны буквы «М», что расшифровывается в боковом картуше как: «Разныя пристани, которых еще так долго искать надлежит, как наши суда к Крыму подходить не смеют». И, как становится ясно из детального рассмотрения всех этих мостов, укреплений и пристаней – они ни в коей мере не являются отражением каких-то реально существовавших в этих местах объектов, это просто умозрительные и оторванные от действительности плоды фантазий кого-то из петербургских академиков, который таким (несколько наивным) способом пытался подсказать перспективные схемы логистики для армии и флота, действовавших со стороны Азова. Но, как показали последующие события той войны, большей частью автор данной карты с этим не угадал…

Рис.7.13. Фрагмент военной карты 1736 года.

В течении 1736 года эта карта (с некоторыми дополнениями согласно ходу кампании) будет публиковаться еще несколько раз. Да и в последующие годы она будет периодически браться за основу европейскими картографами. Иногда на ней изображались и прочие высокомудрые прожекты. Например, на аналогичной карте, изданной Пьером Шенком в Амстердаме в 1737 году, показан реально существовавший «укрепрайон» вокруг Торского уезда. А от верхнего течения Кривого Торца показаны отходящими сразу три варианта укрепленных линий: одна прикрывает с юга Бахмутский уезд и заканчивается у реки Лугани, вторая выходит к месту впадения реки Миус в одноименный лиман, где предусмотрена новая большая крепость, а третья – проходит вдоль левого берега Кальмиуса вплоть до его устья, где заканчивается небольшим укреплением (на данной карте укрепления у устья нашей реки показаны с обеих сторон). Но, как мы знаем, постройка этих трех укрепленных линий так никогда и не была начата.

Летом 1737 года армия Ласси (при поддержке флотилии Бредаля) все-таки сходила в Крым и на пальцах пересчитала встречающиеся реки. Одной из «отчетных» карт об этом походе стала прекрасная рукописная карта с очень длинным названием «Карта того маршрута, которою маршировала Ея Императорскаго Величества армия под командою господина генерала-фелтьмаршала Лас[с]и в 1737 году к Крыму и в Крым, со акуратным описанием текущим из Нагайской степи в Азовское море рекам и с их угодьями, и подлинная ситуация Гнилаго моря с Крымом, какова оная сухим путем и водою (до которых мест Ея Императорскаго Величества войско ходило) мерено и обсервировано. При сем же и остальная часть Крыму из довольных допросов пленных Крымцов, из их единогласных скасков, також и тех, которые сами собой явились тамошние жители, аккуратно присовокуплено и в сию карту начерчено". В этой карте, подписанной инженер-полковником Людовиком Гартунгом, очень подробно показан путь армии по побережью Северного Приазовья и в Крыму, а также некоторые моменты из деятельности флотилии Бредаля. На море все его северное побережье и Арабатская коса на западе показаны грубовато (хуже, чем на картах Бергмана), но вполне опознаваемо. В некоторых местах отражены результаты замера глубин. Также неплохо показаны и низовья рек (на небольшое расстояние от моря). То есть в этих районах и морские, и армейские офицеры произвели довольно неплохие глазомерные съемки. А вот юго-восточное побережье моря (Кубанская сторона) на этой карте показано неверно и крайне условно, так что вместо южного побережья Таганрогского залива береговая линия от дельты Дона идет прямой линией на юго-запад, неправильно показано и северное побережье Таманского полуострова. К счастью, это безобразие большей частью закрыто большим угловым картушем. На нем содержится большой массив текстовой информации, поясняющей и дополняющей изображенное на карте. Из изображения на карте (и текстовых расшифровок к ним) можно проследить перемещение войск Ласси в 1737 году. Их путь показан пунктиром, выделенным коричневатой краской и периодическими значками «армии» в виде двуцветных (красно-зеленых) прямоугольников, разделенных по диагонали. Он начинается с низовьев Дона, обходит Миусский лиман с севера и далее идет по приморской дороге вплоть до Геничей. В районе заброшенной Павловской крепости к основной армии присоединился отряд генерал-лейтенанта Дугласа, пришедший с севера вдоль Миуса. На левобережье Большого (Грузского) Еланчика показан построенный Ласси «для комуникации» редут (судя по всему, это тот самый «Городок», который фиксируется в XIX веке у одного из сел несколько севернее нынешнего Новоазовска). Далее путь армии пересекает Кальмиус в нескольких верстах выше устья, причем армии пришлось сделать у реки резкий поворот и несколько передвинуться к северу, видимо искали удобное место для переправы (рис.7.14а). В этом месте показан очередной прямоугольник «армии», подписанный буквой Е (в расшифровке «Первое рандеву армии с флотилиею при реке Калмиусе»), это то самое место, где поднявшиеся на несколько верст вверх по реке моряки устроили из своих лодок наплавную переправу для армии (на карте Герценберга этот мост «на лотках» даже изображен). При устье Кальмиуса нанесен второй построенный русскими редут, обозначенный буквой D. Причем он показан на песчаной низменности между двумя рукавами устья, что, по идее, нужно было бы понимать, как район нынешнего Горострова. В принципе, для защиты от неожиданных нападений татар места отстоя лодок флотилии Бредаля в устье нашей реки такое расположение небольшого укрепления (даже при наличии поблизости господствующих высот) теоретически возможно. Вот только никто и никогда позднее никаких признаков наличия следов небольшого укрепления в этом районе не упоминает. Полагаю, что скорей всего здесь мы видим порчу информации. Скорей всего моряки сделали свое укрепление не в низине, а на правобережном холме, вокруг развалин древнего безымянного укрепления или поблизости от него (чему есть и некоторые археологические подтверждения). А автор карты Гартунг, вероятно, ехал при основной армии и устье реки лично не видел, нанеся этот редут с не совсем правильно понятых слов моряков. Возможно, этот момент когда-то удастся более надежно исследовать… Следующее «рандеву армии с флотилиею» состоялось в низовьях Берды, правда ни про какие наплавные мосты в этих краях источники не упоминают, видимо армия смогла самостоятельно переправиться по бродам). На Берде показаны сразу два редута (буквы F и К) - в устье и в низовьях реки. Вероятно, один устроил Ласси для прикрытия места переправы, а второй – Бредаль для защиты стоянки своих судов. Далее на карте показаны еще один редут Ласси на реке Бердинке и большой «штерн-шанц» у Молочных Вод. Далее уже показываются подробности непосредственно похода в Крым, которые для нашей темы уже не так интересны. Что касается «морских» данных на этой карте, то можно отметить показание промеров глубин во многих районах вдоль северного берега моря. Также приведем (из-за его красочности) изображение атак турецким флотом русской флотилии Бредаля 29 июня 1736 года в районе Арабатской косы и 29-30 июля того же года между Обиточной и Федотовой косами (рис.7.14б). Прижимающиеся к берегу небольшие суденышки с красными пролетарскими флагами и маленькими пушчонками на носах – это лодки Бредаля. А атакующие их со стороны открытого моря разномастные суда (в том числе и многопушечные) с желтыми флагами – это турки. Добавим еще, что эти сцены будут продублированы и на происходящих от карты Гартунга печатных картах, но там во второй сценке еще будут изображены и пушки на берегу, активно палящие по туркам.

Рис.7.14. Фрагменты карты Людовика Гартунга 1737 года: а) район между низовьями Кальмиуса и Берды; б) эпизоды нападений турецкого флота на флотилию Бредаля.

Приведем описание рек Северного Приазовья с карты Гартунга: «Именование и угодье рекам. Морской Чюлик. В ней воды малое число, и круг оной кормов доволно, током лесов никаких не имеет. Устье оной реки песком занесено. 3амбек или Асламбек. Имеетца в ней хотя немного, однако добрая вода. Також и доволные луга. А лесу при оной никакого не имеетца. При оной же речке каменная ломка, ис которых мест употреблялись каменья к строению Тагань Рогской крепости. Устье оной занесено ж. Миус. Имеет хорошую воду, також и лошадиной корм. В устье оной реки судам проходить не можно, кроме тех, которые по 3 и по 3 1/2 фута ходят. Три те озерка [на этой карте Миусский лиман разбит по длине на три условные части - LV], которые она [река Миус - LV] по течению своему показует, имеют доволно рыбы. Вверх по реке, от Павловска 12 верст, находитца прутник. А далее вверх, например, верстах в 20 находятца леса покрупнее, а имянно – дуб, ясень, бук, ребинник и протчие деревья, которой лес употреблять можно к мелкому избному строению и к мостам. Носова [обводненная балка, впадающая с севера в Миусский лиман - LV]. Самая малая речка, и воды в ней мало, токмо добрая. И в круг ея – корм хорошей, а лесу при оной никакого не имеетца. Иланчик. По сему званию имеетца две речки [нынешние Мокрый и Груузской Еланичики - LV], в них вода хорошая, а лесу при оных никакого не имеетца. Устье оных рек занесено. Калмиус. Имеет добрую и рыбную воду, и корма хорошие. А лесу никакого не имеетца. В устье оной реки никакие суда входить не могут, толко отне [одни?] маленкие лотки, ибо в устье оной толко глубины три фута. В нее впала речка Халчик, которая имеет добрую воду и около оной кормов доволно, а лесу никакого не имеетца. Берда. При оной речке корму мало. Грунт и берега каменисты, лесу никакого не имеетца. Вода в ней хорошая. К устью вышла она озерком, которае от моря песком занесено, и в нее никакие суда входить не могут. И хотя занесенное устье на 15 сажень в море прорыли, токмо потом из онаго озерка и реки вода в море так силно выбежала, что толко лотки или шлюпки ходить могли. Крайняя и Средняя Берда. Имеют хотя мало, токмо доброй воды, и корм хорошей. А лесу не имеетца. Устья у оных вовсе занесены. Бердинка. Состоит из скопляющейся с высоких мест воды в ниское место, а течение никуда не имеет. Около ее корм хорошей, токмо безлесно. Молошные Воды. Имеет добрую воду и довольно рыбы и раков, и отчасти хорошей корм. Толко лесу не имеетца. Чрез 30 верст от моря оная река вышла озерком, которая от моря в 3-х верстах в землю вбираетца и течения в море отпертаго не имеет. При возвращении ис Крыму оная вода в августе месяце (також и вышеупомянутая Бердинка) имела дух тежелой и укус [вкус] противной. Молошный Утлюк и Любезной Утлюк течения ни откуда и никуда не имеют, а имеют комуникацию с озерком Молошных Вод. Около оных корм хорошей, а лесу не имеетца. Любезной Утлюк - вниз по нем вода солена, а вверх – пресна и корм хорошей. Помянутые речки також по возвращении имели дух тяжелой и укус противной. Енизагач. Имеет соленую воду, корм доброй, а лесу не имеетца. Сто Колодезей. Состоят в разных местах и в доволном [?] разстоянии выкопан ям, в них имеетца вода соленая и минералная. А корму не имеетца. Геничи. Во оном месте током единая комуникация Азовского моря з Гнилым морем. Сие морская узость имеет глубину от Азовского моря 5, 6 и 7 фут, а к Гнилому морю оная находитца мелче».

Еще одной рукописной работой, которая сильно повлияла на последующие печатные карты, стала карта капитана К.Л.Фрауендорфа, охватывающая центральную и восточную часть Азовского моря (рис.7.15). Основное внимание данной карты сосредоточено на юго-восточном Приазовье (которое начисто отсутствует на карте Гартунга). Судя по переводу поясняющего текста в угловом картуше, после капитуляции гарнизона Азова часть его русские в начале июля 1736 года доставили по морю почти до Ачуева, попутно (на обратном пути?) сделав целый ряд промеров этого побережья. При этом они даже заходили внутрь Ахтарского и Бейсугского лиманов, а косу Долгую (тогда она на большинстве карт называлась Мандар) прошли по протоке в ее основании. Отмечен и ряд источников пресной воды на этом побережье. Северное же побережье на данной карте показано аналогично как на карте Гартунга 1737 года, только без каких-либо пометок, относящихся к походам Ласси. А с учетом того, что оно показано только до начала Обиточной косы, нужно предполагать, что или оно взято с какой-то карты еще Петровских времен, или составлена заново с учетом летних плаваний флотилии Бредаля в 1737 году. То есть, судя по отмеченной на этой карте информации – она относится к периоду второй половины 1736 или первой половины 1737 года. Достоверных свидетельство о службе Фрауендорфа в Приазовье я найти не смог, а по данным Википедии (да, я знаю, что это за источник!), в 1736 году Карл Львович фон-Фрауендорф в 1736 году он руководил ремонтом Царицинской укрепленной линии, а с начала 1740-х годов был отправлен на руководящие должности в Сибирь и с флотом более никогда связан не был. Так что личное участие Фрауендорфа в плаваниях по Азовскому морю пока под вопросом, возможно он просто обрабатывал чужие данные в петербургском кабинете? Фамилия Фрауендорфа упоминается и на некоторых печатных картах той войны.

Рис.7.15. Карта Азовского моря капитана К.Л. Фраунендорфа.

В 1737 году петербургские академики, которым действующие армия и флот продолжали слать многочисленные матюки и поправки по реальной географии, сделали новую карту-основу для последующих изданий (рис.7.16в). На ней они, среди прочего, постарались учитывать и данные карт Гартунга и Фрауендорфа. Но появились и некоторые новые искажения (например, Таганрогский залив на таких печатных картах оказался почему-то излишне задранным на северо-восток). На многих таких картах помещалась (в угловом картуше, на поле вокруг карты или просто отдельным листом) и текстовая информация с карты Гартунга. Но, за счет сокращений и не всегда удачной редактуры, на них иногда происходило непреднамеренное искажение информации. Например, из перечня рек Северного Приазовья выпали Крайняя и Средняя Берда. А имеющиеся почти у всех рек примечания «а лесу при оных никакого не имеетца» в большинстве случаев были заменены на более гендерно-нейтральное «а лесу мало», а в примечаниях к Еланчикам первоначальная фраза об отсутствии у них лесов превратилась и вовсе в «в угодьях своих лесу довольно имеют»! Что, согласитесь, несколько искажает общую картину тогдашней природы приморской зоны, а заодно дает повод некоторым современным историкам национально-сознательного толка в очередной раз пнуть москалей за вырубку этих (не существующих) лесов… Еще один интересный нюанс выясняется при сверке района низовьев Кальмиуса на карте Гартунга и на почерпнувших с нее информацию многочисленных печатных картах. Так, на печатных картах рисунок редута в устье реки остался без буквенного обозначения, которое (теперь это буква R – «другой [второй после редута на Еланчике - LV] редут при реке Калмиус») ошибочно переехало к значку «армии» возле места переправы через реку в нескольких верстах выше устья! Где мы, как идиоты, потом долго его искали! В общем, если пошукать, в печатных картах таких ляпов можно отыскать еще прилично, поэтому особой надежностью они не обладали, желательно их проверять по рукописным оригиналам.

В конечном итоге, абсолютное большинство печатных карт этой войны (со всеми их вариантами) можно свести к трем картам-основам, которые удобно различать по форме изображенного на них Крымского полуострова (рис.7.16, а – в). Крым на них рисовался то почти круглым, то с вертикально стоящей мощной Арабатской косой, то с четко выделенным Керченским полуостровом. И только изредка европейцами рождались полностью оригинальные карты, типа уродца на рис.7.15, г. Кстати, на последней карте в обрамлении углового картуша показаны аллегорические «европейские» воины, всячески обижающие скудно одетых полудиких усачей с выбритыми головами и чубами на макушке. На всякий случай сразу скажу, что это татары. Во избежание ненужных инсинуаций…

Рис.7.16. А – В – три основных варианта изображения Крыма и Азовского моря на военных картах 1736 – 1739 гг.; Г – изображение Крыма и Азовского моря на карте Матеуса Зойтера, Аугсбург, 1740 (перепечатка карты 1736 года).

Частный вывод. Военные и морские карты периода русско-турецкой войны 1736 – 1739 годов довольно многочисленны, но это больше относится именно к печатным картам, которые (из-за своей красочности) массово выкладываются в Интернете. Рукописные же карты, которые в основном послужили первоисточниками для «академических» печатных карт, в большинстве своем все еще можно посмотреть только в архивных коллекциях. Что, конечно же, серьезно ограничивает возможность проверки данных, нанесенных на печатных картах, где (как мы уже говорили) имеется довольно много ошибок и искажений информации. Тем не менее, соблюдая некоторую осторожность и перепроверяя информацию по многочисленным текстовым документам о событиях той войны – работать с происходящими из этого периода картами вполне возможно. Общее количество известных мне оригинальных карт этого периода – серьезно уступает петровским временам. Скорей всего это связано с тем, что этот период длился значительно короче, чем «азовский» период Петра (три года против пятнадцати), а морские съемки приходилось вести в условиях непрекращающихся военных действий и полного господства на море турецкого флота. Что, разумеется, серьезно ограничивало возможности нового картографирования Азовского моря и его берегов.

< < < * * * > > >

Начало четвертого периода связано с окончанием русско-турецкой войны и заключением новых мирных договоров. Новый мир в своей основе опирался на положения Константинопольского мира 1700 года, но был значительно менее выгоден для России. По нему Российской империи вновь отходили обширные территории в Причерноморье и Приазовье, но плавание русским судам не разрешалось даже по Азовскому морю, города Азов и Таганрог, хотя и окончательно отходили к России, но должны были быть вновь заброшены. Те укрепления и здания, что русские успели спешно отремонтировать в этих городах за время предшествующей войны – должны были быть вновь разрушены.

Процесс демаркации новых границ на местности несколько затянулся. В 1740 году был размежеван участок границы между Днепром и Южным Бугом. Он в основном повторил размежевание 1705 года, проблема была лишь в сложности соотнесения несколько расплывчатых формулировок старого документа с реальной местностью. Запорожцев на это размежевание традиционно приглашать не стали, а на их недовольство проведенной линией границы, которая отсекала некоторые интересные для них районы, им устно пообещали (и тут же забыли об этих словах) компенсировать их неудобства при размежевании с другой стороны Днепра. А вот сами запорожцы эти слова не забыли, что и приведет через три года к интересным последствиям… В 1741 году без особых споров была восстановлена старая граница 1704 года между Азовом и рекой Еей (эти земли были отнесены к «барьерным»). А в октябре 1742 года – русские и турецкие комиссары подписали «Инструмент» о разграничении последнего участка границы между Днепром и Миусом.

Согласно «Инструменту» от 12 октября 1742 года границы турецких владений на этом участке ограничивались рекой Конкой на севере и Бердой на востоке. Между их вершинами было отсыпано несколько курганов, которые на позднейший картах (даже в XIX веке) будут называться Граничные или Кордонские. Соответственно, правый (северный) берег Конки и левый (восточный) берег Берды становились границей Российской империи, но за исключением нижнего течения Берды, от места впадения левого притока Каратыша (при этом исходная надпись «р. Каратыш» будет ошибочно воспринята и потом массово размножена на последующих картах как «река Ратич»). От этой точки проводилась прямая линия до устья Миусского лимана. Получился такой узкий вытянутый клин острием к востоку, отсекавший участок морского побережья. Этот участок в российские границы не попал, он был объявлен «барьерными землями», не принадлежавшими ни одной из империй, но где подданным обеих империй беспрепятственно разрешалось вести их мирные сезонные промыслы. Строительство какого-либо постоянного жилья (а тем более – фортификаций) в барьерных землях условиями мирного договора категорически запрещалось! Этот клин от Берды образца 1742 года был восточным «огрызком» от гораздо большего по размерам клина «порожних земель», предусматривавшегося по договору 1700 года почти от самого Днепра. Понимаю, сложно. Надо отвлечься. Самое время вспомнить раннюю фильмографию Митхуна Чакраборти: Отвлеклись.             Продолжим. Так вот, эта линия барьерных земель в Северном Приазовье часто отражалась на картах этого времени и может служить одним из достаточно надежных датирующих элементов для грубой и приблизительной привязки недатированных карт. Если Вы видите на карте клинышек «барьера» в наших краях между Бердой и Миусом (как на образце на рис.7.17), то скорей всего она создана между 1742 и 1768 годом (когда начало очередной русско-турецкой воцны сделало его существование бессмысленным). Хотя на буржуйских картах барьер могли рисовать и значительно позже, вплоть до конца XVIII века. Это, все-таки надо и другими элементами проверять… Рис.7.17. Фрагмент генеральной ландкарты от Киева по реке Днепру до Очакова и по степи до Азова... Де Боскета (1754 г.) с указанием барьерных земель (надпись под линией северной границы барьера: «Земля, которая осталась между обеими Империями по трактату 1700 года»).

После разграничения октября 1742 года Центральное правительство разослало местным властям по южной окраине сообщение о том, какие земли вошли на этот раз в состав Империи и сняло ранее издававшийся запрет на их посещение (в том числе и запорожскими и донскими казаками). Донские казаки восприняли это сообщение вполне адекватно и просто со своей стороны прекратили сдерживать стихийную рыбную ловлю на морском побережье. А вот запорожцы каким-то образом умудрились понять этот информационный указ как выполнение ранее данного им обещания 1740 года, причем они вообразили, что им отдают ВСЕ эти новые приобретенные от турок территории, вплоть до старой границы 1714 года! В запорожских чубатых головах даже не мелькнуло сомнение, что это как-то СЛИШКОМ много для их только недавно амнистированной и достаточно небольшой на тот момент общины, что это просто невероятно и неправдоподобно щедро! И что Центральное правительство, теоретически, должно было бы вознаградить территориями с этого «пирога» и других активных участников войны с турками – донцов, слобожан, малороссиян. Нет, со свойственным запорожцам апломбом они с чистой совестью восприняли это все на свой счет. Это была их первая большая ошибка. А вторая их большая ошибка состояла в том, что Кош послал утверждать свою власть на новых территориях такого персонажа, как полковник Василий Кишенский, который (как видно и из его последующей жизни) отличался крайне бескомпромисным и конфликтным характером. В наше время он очень органично смотрелся бы блокирующим вместе с Семеном Семенченко ж/д пути с Донбасса.

Приехавший весной 1743 года со своим отрядом запорожский посланец повел себя совсем не адекватно и с жаром принялся выполнять задание Коша, выгоняя донцов с приморских кос Таганрогского залива, которые, по его словам, были переданы Правительством Войску Запорожскому. Он упрямо и без особого такта пытался выпереть их за старую границу 1714 года, которая (напомним) проходила по реке Темерник всего в 20 верстах от столицы донцов Черкасска! Малость прифигевшие от такого беспредела донцы попытались было как-то прояснить ситуацию и договориться по-хорошему. Кто знает, прояви тогда Кишенский хоть малость дипломатии, вполне возможно, что два Войска полюбовно договорились бы о компромиссном разделе новых земель, поставив Правительство перед свершившимся фактом, который оно, скрепя сердце, постфактум вынуждено было бы утвердить… Но договориться с упертым Кишенским (и поддерживающим его из-за спины Кошем) не удалось. Ситуация быстро накалилась и дело дошло до открытого противостояния, в результате которого донцы выперли запорожцев Кишенского за Миус. На несколько лет эта река стала фактической границей между двумя Войсками, которую обе стороны ревностно оберегали от посягательств противника. Центром запорожского присутствия в юго-восточном углу их Вольностей стала Еланчикская паланка (вероятно, на Мокром Еланчике).

Три года длилась бесконечная склока между донцами и запорожцами, и каждая сторона заваливала Петербург своими жалобами и кляузами. Центральному правительству не удавалось ликвидировать этот конфликт – увещевания жить дружно эффекта не имели, а попытка собрать вместе уполномоченных депутатов и найти справедливое и исторически правильное решение – провалилась, так как территориальные требования обеих сторон сильно залазили друг на друга, а обоснования своих прав озвучивались откровенно слабые и неубедительные. Тогда же прояснилась и правда о причинах первоначального захода запорожцев в Северное Приазовье в 1743 году. Неудобно получилось… Тогда уставшее от этой абсурдной ситуации Правительство решило волевым решением само назначить новую границу между двумя казачьими Войсками. А так как уже было понятно, что всю эту бучу затеяли запорожцы, то Правительство их несколько наказало, передав часть удерживаемой теми территории донцам. Так в 1746 году была назначена граница по Кальмиусу. Для Войска Донского она оставалась границей вплоть до ликвидации этого Войска в раннесоветское время. Так что левобережний Орджоникидзевский район Мариуполя стоит на исторически донских землях. :)

Когда в Черкасске по неофициальным каналам узнали о решении Правительства по новой границе, то, не дожидаясь официального объявления этого указа, донцы несколько поторопили события и в мае 1746 года самовольно прогнали запорожцев с территорий между Миусом и Кальмиусом (рейд полковника Туроверова). В результате запорожцы устроили себе новую паланку у устья Кальмиуса (в барьерных землях). Так началась история «древнейшей» Кальмиусской паланки Войска Запорожского.

Сохранилось описание процесса проведения размежевания границы по Кальмиусу в 1746 году. Приведем перечень сооруженных тогда межевых знаков: «От войска донского — на усть реки Калмиюсу высыпанный земляной курган на поду и на ровном месте, которой отстоит от моря, где оная речка гирлом впала, прямою чертою 59 косых сажень, а от реки Калмиуса 10 сажень. На Осиковой балке, на высоком бугре, выкладен из каменю высокий курган, разстояшем от устья оной балки 309 саж., а от реки Калмиуса прямою чертою 90 саж. На балке, называемой Груской, при устье высыпан, на высоком бугре, курган, снизу выкладен камнем, а сверху закрыть землею, разстоянием от устья оной балки 148саж., а от Калмиуса прямою чертою 36 саж. и 2 аршина. При вершинах Калмиуса поставлены, от самой вершины прямою чертою даже до границы 1714 года, дубовыя грани, повыше вершины, на отложине, четвертая грань, разстоянием от вершины, где стоит столб, 461 саж. и 2 аршина, которые осыпаны землею и на них надпись, вырезанная нынешняго 1746 года. От войска запорожского: при вершинах Калмиуса поставлены, от самой вершины, прямою чертою до границы 1714 года три дубовые грани, напротив поставленных. От войска донского выше писанных тех же граней столб против столба прямо и между оными гранями, донскими и запорожскими, в ширину межа 6 саж. и 2 аршина. А разстоянием оныя грани, как донския, так и запорожския, от границы 1714 года, где стоят 2 кургана, один росийской империи, второй турецкой, от выкопанных около их ям состоит до первых граней 1 саж., от первых до вторых граней 306 саж. и 2 аршина, от вторых до третьих граней 392 сажени». Тогда же участвовавшие в размежевании запорожские старейшины подписали от имени Войска обещание не нарушать границу. Обратим внимание, что новая граница между двумя казачьими Войсками в 1746 году была проведена только до старой русско-турецкой границы 1714 года (9-й знак). На тот момент все внимание обоих Войск было приковано к контролю над морским побережьем, где делалаись большие и быстрые деньги на рыбных заводах. Степная полоса поначалу особого интереса не вызывала, она шла «в нагрузку» к побережью. А уж претендовать на земли севернее старой русско-турецкой границы 1714 года запорожцы тогда еще и вовсе не думали, туда их хотелки дорастут гораздо позже.

В этом межвоенном периоде Азовское море вновь стало недоступным для русских. Поэтому для этого времени по Северному Приазовью опять абсолютно преобладающим типом карт стали ландкарты. Общее усиление мощи (военной, ресурсной, интеллектуальной) Российской империи и почти полное устранение опасности татарских набегов привели к гораздо более пристальному интересу властей к степным пространствам Приазовья и Причерноморья. Поэтому количество ландкарт по этому региону с различной информацией и прожектами резко возросло.

С середины 1740-х годов Северное Приазовье оказалось разделено на три части. Территории к западу от Берды остались за крымскими ногайцами, вести здесь картографические съемки Россия никак не могла. Земли к востоку от Кальмиуса (кроме запустелых Таганрогского полуострова и окрестностей Азова) с 1746 года номинально принадлежали донцам. К имперским картографам здесь относились терпимо (один из прекрасных образцов такого сотрудничества разберем ниже), вот только свободного человеческого ресурса для нормального заселения этих территорий у донцов тогда еще не было. Из-за этого донское присутствие в наших краях выражалось в основном в виде цепочки рыбных заводов на морском побережье вплоть до Широкинской косы (на Ляпинской косе начинались уже рыбные заводы запорожцев). А вот в степной части дальше от берега хутора донцов в это время были крайне редки, в том числе и по причине нежелания нормальных людей жить рядом с такими буйными соседями, как запорожцы. Поэтому к началу следующей войны с турками запорожцы успели вновь нелегально выдвинуть несколько своих зимовников в междуречье Кальмиуса и Миуса. Что касается до самих запорожцев, с середины 1740-х годов владевших побережьем между Бердой и Кальмиусом (и не забывших о своих претензиях на более восточные земли), то об их отношении к картографии можно рассказать следующее. Поначалу запорожцы, вернувшиеся в 1734 году под российскую власть и активно старающиеся реабилитироваться (в том числе и путем активного участия в войне с турками) за прошлые прегрешения, к имперским картографам относились достаточно терпимо. В частности, они посильно помогали военному инженеру Де Боскету собирать данные для его знаменитой «Карты Заднепрским местам» (1745). Но именно эту карту Правительство использовало в 1752 году для того, показать границы отрезаемых от правобережной части Запорожских Вольностей территорий, выделяемых под устройство здесь Новой Сербии. Нужно ли говорить, что на запорожцев это произвело крайне травмирующее впечатление? А с конца 1740-х годов и по середину 1750-х годов в Петербурге активно обсуждались прожекты постройки новой укрепленной линии в степной полосе к востоку от Днепра. В большинстве вариантов она задумывалась как начинающася от Днепра, проходящая вдоль Самары до ее верховьев, а оттуда рассматривалось несколько вариантов окончания линии – 1) через верховья Казенного и Кривого Торцов в сторону устья Лугани; 2) вдоль Кривого Торца и до Северского Донца; 3) ответвление в сторону Торского «укрепрайона» в общем направлении на Святогорский монастырь. Причем это прорабатывалось не только на мелкомасштабных картах, но и выбирались конкретные места под новые крепости (в РГВИА, например, есть крупномасштабные съемки выбранных для этого местностей), что, понятно, было невозможно без плотной работы картографов на местности. Для функционирования этой линии предусматривалось выделение ей значительных территорий впереди и позади нее. Если бы это было реализовано, то у линейцев Украинской линии, изюмских и торских слобожан, запорожцев и донцов были значительные потери территории. Особенно пострадали бы запорожцы, которые (в том числе) потеряли бы густо заселенное ими Присамарье. К счастью для них, этот проект так и не реализовали. Но после всех этих событий запорожцы получили устойчивую неприязнь к любым топографическим съемкам на территории Вольностей (не без причин) подозревая в них подготовку к очередному отъему у них территорий под высшие государственные нужды. И под любыми предлогами (порой откровенно надуманными) старались прогонять картографов со своих земель. В результате для имперской картографии эти земли (внутри границ Российской империи!) оказались фактически недоступными, проводить в них съемки было чревато… Кто-то считает, что это нормально внутри одного государства?

В северо-восточном углу запорожских Вольностей этого периода их северным пределом неофициально считалась старая русско-турецкая граница 1714 года. А поскольку этот район тогда был еще практически не освоен и не заселен запорожским населением, то долгое время Кош это вполне устраивало. Но после того, как у них в 1746 году урезали территорию по Кальмиусу, а в 1752 году – и к западу от Днепра под поселение сербов, Кош озаботился официальным размежеванием и подтверждением остальных своих границ с прочими российскими «субъектами», чтобы затруднить в будущем такие отъемы своих территорий. Но, невзирая на все усилия Коша и на все розданные запорожцами взятки, решить это дело им так и не удалось, в том числе и потому, что Правительство этот момент тоже прекрасно понимало. Но на всякий хитрый болт найдется своя хитрая гайка. И как-то Правительство не смогло просчитать, что несколько позже запорожцы сам факт отсутствия официального размежевания своих северных границ смогут повернуть в свою пользу и начнут сами расширять пределы своих Вольностей за счет соседей…

Для примера приведем одну из «типовых» ландкарт этого периода (рис.7.18). Данная карта составлена в 1750 году, у нее есть несколько однотипных «сестер» разных годов. На данной карте коричневым цветом показана «Старая прежде бывшая граница 1714 года». Оранжевым цветом показана линия планировавшейся укрепленной линии вдоль Самары и варианты ее восточного окончания. Севернее и южнее ее жирными линиями того же цвета показаны границы закрепляемой за этой Линией земли. На этой карте хорошо видно - какие территории и у каких местных сообществ планировалось для этого отрезать. Вдоль Конки и Берды нанесена надпись «Российская и турецкая граница». Выделены коричневатым цветом и подписаны словом «Барьер» оба его участка – с северной и южной стороны Таганрогского залива. В «нашем» барьере еще имеется надпись: «Земля, которая останется между обеими империями впусте по трактату 1700 года». Над линией северного барьера начинается крупная надпись «Новая сочиненная граница от 740 по 742 год», которая дугой огибает дельту Дона и заканчивается под южным барьером. Речная сеть степной полосы на этой карте (да и на большинстве других карт этого времени) показано не идеально и с заметными искажениями по масштабам и расстояниям, но вполне опознаваемо и более-менее терпимо. Кальчик и Кальмиус вновь показаны впадающими в море отдельно! Кстати, на левобережном, донском берегу верхнего Кальмиуса, между его притоками – балками Грузской и Осиковатой (это, по идее, в районе нынешнего Старобешевского водохранилища) на картах этого периода часто показывается балка, подписанная как «Московский пристанок» или «Московский пристен». Чем вызвано это проявление «русского мира» (ой, молчу-молчу!) на данной территории и в это время – пока сказать не могу, возможно это как-то связано с перемещениями русских войск во время предшествовавшей войны с турками? Также традиционно для этих карт имеется надпись большими буквами, которая начинается к западу от Днепра и идет через степь в сторону реки Кальмиуса: «Жилища и зимовники запорожских казаков». Обычно она показывалась несколько севернее, но так как здесь показано отмежевание части территории под новую Линию, то на данной карте эту надпись сместили несколько к югу.

Рис.7.18. Достоверная Ландкарта меж рек Днепра и Донца на раcстояниях от устья Самары до Изюма и Луганской станицы, сочиненная 1750 году в мае м[еся]це.

В качестве анекдота. В бесконечных сетевых срачах по Донбассу, которые с неослабевающим жаром продолжают вести сетевые троли с обеих сторон уже многие годы, в качестве одного из аргументов любят упоминать де-боксетовскую «Генеральную карту от Киева по реке Днепру до Очакова и по степи до Азова...» (1750-е годы), приводя один из двух ее вариантов (рис.7.19 а, б). И из того, что на этой карте надпись «Зимовники и жилища Запорожских козаков» своим окончанием вылазит аж за Миус – делаются глубокомысленные выводы о том, что в это время Запорожские Вольности на востоке заканчивались аж за этой рекой! Хотя синхронные письменные источники с таким утверждением категорически не согласны. Так в чем же причина такого расхождения? А она оказалась до банального простой. Только, чтобы ее выяснить, пришлось добираться до оригинала этой карты де Боксета. Из которой видно, что де Боксет на Левобережье Днепра надпись о зимовниках запорожцев закрутил в кольцо вокруг бассейна Самары, даже не приближаясь к пограничному на тот момент Кальмиусу! А Скальковский в своей книге (то ли для удобства гравирования печатного оттиска, то ли из каких-то других своих соображений) допустил некоторые искажения печатаемой карты, в частности «распрямив» эту надпись так, что ее хвост вылез за Миус. А сколько сетевых копий из-за этой его погрешности было сломано!..

Рис.7.19. «Генеральная карта от Киева по реке Днепру до Очакова и по степи до Азова с показанием Новой Сербии со Слобоцким казачьим поселением и с Украинскою линией, также Турецкой области и Польского владения с Российскою Империею границы», Де Боскет, 1750-е годы: А) фрагмент печатного варианта Скальковского, 1836 год; Б) фрагмент рукописной «народной» копии с публикации Скальковского; В) фрагмент с Присамарьем с оригинала карты де-Боскета.

А еще очень забавно, когда вполне себе серьезные люди периодически показывали мне некую карту Южной Украины XVIII века (рис.7.20) и пытались с ее помощью какие-то моменты по местной истории доказывать. И на мои уточняющие вопросы, типа: «А ничего, что все надписи на этой карте выполнены на украинском языке, что для карт XVIII века, мягко говоря, не характерно? Это ни на какие размышления не наводит?» с их стороны следовал лишь осторожный ответ: «Вопросами установления подлинности и датировки старинных карт должны заниматься специалисты!». У-ёёё! На всякий случай еще раз поясняю для всех уважаемых Читателей. Что старинные карты – это одно, а карты-реконструкции, выполненные современными историками – это совсем другое. Их не надо смешивать! И данная карта – это как раз и есть такая реконструкция, выполненная покойным донецким историком В.А.Пирко для одной из его книг (на данном рисунке в правом нижнем углу даже сохранилась авторская подпись, но обычно на гуляющих в Сети копиях этой карты она отсутствует). И к точности изображенной на ней информации тоже есть много вопросов. Например, почему «столица» Кальмиусской паланки названа Домахой? В каких синхронных первоисточниках это подтверждается? Или почему на территории Крымского ханства показана фантомная Прогноевская паланка запорожцев? Неужто крымцы ее стерпели бы? Ну и так далее… Рис.7.20. Карта Южной Украины XVIII века (реконструкция В.А.Пирко).

Ну, раз уж мы пошли по «анекдотной» теме, рассмотрим еще одну географическую работу рассматриваемого периода, в которой ситуация в Приазовье показана явно неудачно. Речь идет об изданной в 1745 году работе «Атлас Российской, состоящий из девятнадцати специальных карт, представляющих Всероссийскую империю с пограничными землями, сочинённый по правилам географическим и новейшим обсервациям, с приложенною при том Генеральною картою великия сея империи, старанием и трудами Императорской академии наук». Это был первый атлас Российской империи (если не считать неполные и не совсем удачные атласы Кириллова 1730-х годов). Это был плод многолетней работы большого коллектива петербургских академиков, и для своего времени появление этого атласа было прорывным. Но, разумеется, как и в каждом новом деле (тем более, касающейся такой огромной страны, как Россия) какие-то моменты оказались проработаны лучше, а какие-то хуже даже касательно внутренних европейских областей страны. А уж о причинах пробелов в изображении Приазовья – можно только догадываться (рис.7.21 а, б). Судя по характерной форме Крымского полуострова, за основу изображения наших степей была взята какая-то из карт времен русско-турецкой войны не ранее 1737 года (хотя полного совпадения мне найти и не удалось), с которой были просто стерты все признаки военных действий и походов. На этих картах из атласа 1745 года Приазовье вместе с городом Азовом показано все еще принадлежащим туркам и отделенным от России еще границей 1714 года!!! Подозреваю, что граверные доски для этих листов атласа были готовы еще задолго до окончания той войны и к моменту окончания подготовки атласа их уже не успевали (или не имели денег, или желания) переделать в более актуальный вариант… Речная сеть показана крайне неудачно, гораздо хуже, чем на большинстве карт того времени. На Таганрогском полуострове сиротливо красуется ни к чему не привязанная надпись «Черопанчина», которая на первоисточнике явно относилась или к балке Черепашиной или к одноименному укреплению на южном фланге Таганрогской Линии. Миус с Крынкой получили слишком сильный изгиб к северо-западу, сильно ограничив по длине Кальмиус. Причем название «Миус» на карте вообще отсутствует, вместо него река подписана как река Ольховатка (это один из притоков). А в верховьях этой реки показан городок «Данилов буерак», недолго просуществовавший в Петровские времена. Кальмиус и Кальчик на одной карте впадают в море отдельными устьями, на второй – одним общим. В северной части степей куда-то исчезло среднее и верхнее течение Самары. Зато ее приток Волчья получился гипертрофированно большим. Берда показана небольшой речкой, чьи истоки на сотни верст удалены от истоков Конки. В общем, в плане изображения Приазовья – этот атлас оказался откровенно не на высоте.

Рис.7.21. Фрагменты карты Малой Татарии и карты Северного Кавказа из Атласа Российской империи 1745 г. (Кальмиус показан на обеих картах)

Ну а сейчас, для разнообразия, покажем уровень знаний о Приазовье у тех, кому это было действительно нужно. Речь идет о русской крепости святого Димитрия Ростовского на нижнем Дону, в нескольких верстах от донского Черкасска. Она была построена в 1761 году и в нее был переведен гарнизон из крепости святой Анны. Ныне это город Ростов-на-Дону. А на тот момент это был ближайший к Азовскому морю имперский форпост. Комендант этой крепости по долгу службы должен был присматривать за близлежащими донскими и запорожскими казаками, татарами, ногайцами, черкесами и прочими соседственными народами. Поэтому все ручейки информации из юго- и северо-восточного Приазовья стекались именно сюда.

Как уже говорилось, до простых умов запорожцев и донцов высокомудрая идея «барьеров» особо так и не дошла, поэтому в своей жизнедеятельности они этим абстрактным понятием не заморачивались. И не сильно переживали, что запорожская Кальмиусская паланка (вместе с несколькими верстами нижнего Кальмиуса, примерно до места впадения в него Кальчика) оказались на барьерных землях и что, соответственно, строительство здесь постоянного жилья было прямым нарушением условий мирных трактатов. Но долгое время это обстоятельство никого (включая и периодически проезжавших здесь татар) не волновало.

Ситуация изменилась в середине 1760-х годов. Оправившуюся от прошлых поражений Турцию все больше начало возмущало активное вмешательство России в дела агонизирующей и рассыпающейся на тот момент Речи Посполитой. Ситуация накалялась, поэтому и турецкие дипломаты начали поднимать темы, которыми до этого не занимались. Так, в 1767 году в Коллегию иностранных дел (КИД) от турок пришел какой-то запрос по поводу нарушений русскими условий мирных трактатов в барьерных землях Приазовья. Чтобы разобраться в фактической ситуации, КИД запросил сведения у коменданта крепости святого Димитрия Ростовского Потапова. До крепости этот запрос дошел в первых числах января 1768 года. Комендант крепости при помощи начальника своей инженерной команды А.И. Ригельмана пожарным образом подготовил ответ в двух экземплярах, один из которых 22 января был отправлен им своему непосредственному начальству в Военную коллегию, а второй – в КИД. В каждый из этих пакетов входило подробное текстовое «Описание, учиненное селениям и рыбным ватагам ведомства Войска Донскаго и Запорожскаго в бариерных местах от реки Берды до Калмиуса и даже до Таган рога, а чье оное именно и где зимовники и ватаги находятца, о том явствует ниже», а также общая карта Азовского моря и план «специальный о Калмиюской полковой поланке». Исследовавший этот сюжет современный аксайский историк П.А. Аваков обнаружил и опубликовал это текстовое описание. К сожалению, среди обнаруженным им бумаг прилагавшиеся карты отсутствовали.

Но, к счастью для нас, начальник инженерной команды крепости св. Димитрия Ростовского Александр Иванович Ригельман попутно оказался и первым краеведом в Приазовье. В том же 1768 году (позже составления ответа в КИД, но до начала новой войны с турками осенью этого года) он составил одну из первых своих «краеведческих» работ, которую назвал «Ведомость и географическое описание крепости святого Димитрия Ростовского с принадлежащими и прикосновенными к ней местами, сочиненное по Указу Правительствующего Сената, 1768 года». И в одном из ее ранних рукописных экземпляров, хранящемся в Национальной библиотеке имени Вернадского (Киев), сохранилась прилагавшаяся к нему карта северо-восточной части Азовского моря, на которой Ригельман отразил те же самые сведения из отчета о барьерных землях (рис.7.22). Поэтому мы можем визуализировать данные текстового описания с помощью графического изображения.

Рис.7.22. "Карта лежащим местам около крепости святого Димитрия Ростовского с показанием Российской Империи границ", А.И. Ригельмана, 1768 г. и фрагмент с устьем Кальмиуса с нее.

Так, в отчете в КИД упоминаются по запорожцам: 3 зимовника и один рыбный завод за Бердой, на Крымской стороне, в барьерной земле –– 23 зимовника (с расписанием по урочищам) между Бердой и Кальмиусом и неуказанное число рыбных заводов на Белосарайской косе и на Ляпинской косе (9 верст к востоку от Кальмиуса). Количество запорожских зимовников «вверх реки Калмиуса и Калчику вне бариера, а на российских владениях» оценивалось до 50 штук. Здесь же приводилось текстовое описание самой Кальмиусской паланки последнего предвоенного года ее существования: «При устье реки Калмиуса ведомства того же войска Запорожскаго поселение, называемое полковая поланка, в которой церковь деревянная в столбах, забрата досками и оставлена вокруг оградою тынником – 1, рубленых жилых куреней или изб – 8, землянок – 8, погребов в земле выратых – 2». То есть, это было достаточно небольшое поселение, в котором (вместе с церковью и погребами) было менее двух десятков построек. Примерно то же самое мы видим и на карте Ригельмана, где зимовники и рыбные заводы отмечены красными точками, а Кальмиусская паланка – скоплением красных точек (18 штук) у устья реки. Интересно, что показана она не на ДОСААФовском холме (как привыкло думать мариупольское краеведение), а в низине между главным устьем реки и озером Домаха (сейчас этот район города называется Гавань), а также (частично) на Горострове. Древнее укрепление на холме над озером здесь не показано. Озеро Домаха соединяется широкой протокой с устьем реки и подписано как «р. Адамаха» (на сегодняшний день это пока старейшее из обнаруженных документальных упоминаний этого топонима при устье Кальмиуса! Про то, что позднейшие историки объявят их паланку «древнейшей» и нарекут «Домахой» - сами запорожцы и в страшном сне увидеть не могли!). Напомним, что на плане Бергмана 1702 года это озеро с рекой еще не соединялось, то есть местная поздняя легенда о казачке Домахе имеет какие-то реальные корни, по крайней мере, эту протоку точно выкопали запорожцы времен Новой Сечи для каких-то своих нужд (зимовка судов? ловушка для нерестящейся рыбы?). Неподалеку от паланки показана ветряная мельница на левобережье Кальмиуса (кажется, такое ее расположение - ошибочно). Также показаны отдельные «хутора» запорожцев вверх по Кальмиусу и Кальчику. Но общая примитивность и приблизительность показания рек на данной карте делает невозможным привязку их расположения к реальной местности, да и вряд ли автор карты сам это знал. Далее по побережью в текстовом описании перечисляются уже рыбные заводы донцов, причем по каждому приводится фамилия владельца и количество жилых землянок при нем. Так, в восточной окраине барьерных земель между Широкинской косой и устьем Миусского лимана перечислены рыбные промыслы, расписанные на 13 хозяев и 22 жилые землянки при них. Да вне барьера у донцов упоминаются бахча с двумя жилими землянками на Грузском Еланчике и два хутора на Большом Еланчике. Также перечисляются донские рыбные заводы на Таганрогском полуострове и помещения заставной команды на развалинах Таганрогской крепости. Все этом мы можем наблюдать и на карте. Отметим, что данная карта не является уникальной. В той же самой характерной и легко узнаваемой манере выполнен еще целый ряд карт, происходивший из крепости святого Димитрия Ростовского конца 1760-х – начала 1770-х годов и охватывающих разные территории. На некоторых из них также показаны те же самые сведения о хуторах, рыбных заводах и Кальмиусской паланке, что и на рассмотренной карте, но еще более упрощенно и схематично. Вероятно, эти все карты чертились не лично Ригельманом, а кем-то из его подчиненных, продолжавшим служить при крепости и после перевода Ригельмана в 1770 году на строительство Днепровской укрепленной линии.

Рис.7.23. Фрагмент карты Ригельмана с устьем Кальмиуса и Кальмиусской паланкой Войска Запорожского. Перенос этих данных на современную карту города.

Но данные о Кальмиусской паланке можно и еще более утОчнить и углУбить. Так как удалось найти и сам вышеупомянутый план КП (даже в двух экземплярах). К сожалению, до выполнения некоторых критических условий, он опубликован не будет. А с учетом того, ЧТО происходит в нашем славном городе в последние годы, шансы на скорое их выполнение выглядят пока совсем призрачными. К сожалению… Но лично я оптимизма не теряю. И твердо обещаю, что как только – так сразу! А пока – интересующимся этим вопросом придется довольствоваться подробным текстовым описанием этого плана на страницах «секретного» форума. Смысла стучаться мне в личку по этому поводу нет, все равно дополнительной утечки информации по данному вопросу я не допущу. Итак, кратко расскажем, что представляет из себя этот план. Он представляет собой достаточно грубый (хотя и узнаваемый) эскиз устья, выполненный, скорей всего, по памяти. Сбоку расположен картуш с текстовыми расшифровками буквенных обозначений. Основная часть паланки действительно размещалась на полуострове между «рекой Адамахой» и западным устьем Кальмиуса. В южной его части (значительно ближе ближе к морскому пляжу, чем на карте Азовского моря Ригельмана) размещалось около десятка жилых наземных и земляночных жилых «куреней», открытая площадка базара и ряд из 4 объединенных в одну цепочку «шинков для летнева время камышевых». В центре паланки стояла небольшая деревянная церковь (как мы знаем из других источников – посвященная святому Николаю) с огражденной «тынником» церковной территорией, с подворьем для иеромонахов и титарней (кладовая церковного имущества). В северной части размещалась изба полковника («поланка, в которой жительство имеет полковник»), конюшня с огороженным выгоном и еще несколько хозяйственных зданий и сооружений, в том числе и один из двух погребов, упоминавшихся в текстовом «Описании…» (второй на этом плане не показан). Также на этом полуострове были кузница и «школа, где обучаются музыке и петь». А на полуострове между устьями реки (нынешний Горостров) показаны только один жилой курень в его северной части и два «камышовых сарая» в его восточной части (запомните эти два сарая!). Отметим, что это селение на плане показано неукрепленным, в него можно было свободно въехать через пересыпь между «рекой Домахой» и морем. Прилегающий с запада к устью холм показан просто пустым, без какого-либо укрепления или его развалин. То ли автор плана (которым почти наверняка был купец крепости св. Димитрия Ростовского Алексей Самарин, у которого были свои торговые интересы в Кальмиусе) никогда не поднимался на этот холм и ничего не знал о местных руинах, то ли этот момент посчитало нужным опустить крепостное начальство. Как мы уже не раз говорили, устье Кальмиуса принадлежало к барьерным землям, поэтому даже само существование здесь запорожского селения было прямым нарушением условий мирных договоров. А давать в руки турецким дипломатам информацию о том, что здесь имеется еще и укрепление (пусть даже древнее и давно разрушенное) было бы явно большой ошибкой. Но такая небольшая хитрость была возможно только при условии, что это укрепление на самом деле было заброшенным и недействующим, иначе татары (которые за некоторую плату прогоняли свои стада через эту территорию пастись вплоть до Самбека) быстро про него проведали бы. ТАКУЮ информацию скрыть было бы невозможно. Так что, хоть так, хоть эдак, но никакого укрепления (не говоря уже о крепости!) у запорожцев в барьерных землях при устье Кальмиуса не было. Не прослеживается оно и по другим источникам.

Ну а теперь расскажем еще об одной прекрасной карте, которая, к тому же хорошо показывает разницу в отношении к имперским картографам со стороны донцов и запорожцев. Это недатированная карта территории между Кальмиусом и Самбеком (рис.7.24). По имеющейся на ней информации она довольно близка по дате к карте Ригельмана 1768 года, на ней также много внимания уделяется расположению рыбных заводов на побережье. Но данная карта выполнена в совершенно другом стиле, и ее качество и точность – на порядок выше, чем у Ригельмана. Скажу прямо – по этой территории и этому времени увидеть карту такого уровня я никак не ожидал, по качеству она ближе к гораздо более поздним Планам генерального межевания и картам Шуберта. К сожалению, ни точное время составления, ни личность ее автора пока установить не удалось. Крайние даты по карте – 1754 (в Кальмиусской паланке уже нанесена церковь) и 1768 год (показана еще довоенная ситуация). Возможно, уточнить дату помогли бы данные о времени и обстоятельствах устройства показанных здесь военных застав (особенно у Кальмиуса, примерно в районе современного Конного двора), а также некоего «Телешева города», показанного в виде существующего поселения на Миусе, о котором я ничего не смог узнать даже в Таганрогском краеведческом музее. Карта охватывает полосу побережья от Кальмиуса и до Самбека и примерно 25 верст шириной. Точность показания речной и балочной сети – очень велика, как потомственный абориген левобережья я могу опознать на карте каждый изгиб Кальмиуса, подтверждаю прохождение балки Короткой (она же Терновая), которая пересекает весь Левый берег Мариуполя, а также хорошо знакомый мне район пересечения Грузского Еланчика в районе его пересечения со старой почтовой дорогой и другие хорошо известные мне с детства места. То есть – наш анонимный картограф плотно объездил всю донскую территорию к востоку от нижнего Кальмиуса, здесь он чувствовал себя в безопасности. А вот правобережье реки – показано ровно настолько, насколько он мог зрительно рассмотреть его с высот левого берега, на запорожскую сторону картограф перебираться явно не решался. Там же, на правобережье на карте удалось найти минимум две балочки, которые в реальности не существуют. А наибольшие искажения карта демонстрирует в районе, прилегающем к устью Кальмиуса. Кальмиусская паланка здесь также показана на уже знакомом нам месте – в низине у устья реки. Но вместо озера Домаха – западнее паланки изображено еще несколько рукавов Кальмиуса, самостоятельно впадающих в море! Также не очень совпадает расположение отдельных зданий в основной части паланки на этой карте и на плане 1768 года. А рисунок Николаевской церкви не имеет аналогий в известном нам деревянном церковном строительстве XVIII века, но очень близок к использовавшимся на тогдашних картах условному значку церкви (только, почему-то, без креста). Скорей всего, в районе устья было постоянное перемещение запорожского населения между паланкой и их рыбными заводами, расположенными у Виноградного и на Ляпинской косе. Поэтому наш картограф опасался заезжать туда для нормальной съемки. Он или тайком заехал один раз сюда наскоро, а потом (как смог) пытался воспроизвести увиденное по памяти, или вообще рисовал район устья с чужих слов. Еще из интересного по паланке – можно отметить, что на Горострове показаны в его восточной части два уже знакомых нам «камышовых сарая», а вместо здания в его северной части показано другое здание в его юго-западном углу (подозреваю, что это мог быть домик перевозчика). А напротив Горострова показан «Граничной курган», насыпанный донцами при межевании 1746 года. Древнее укрепление на холме – опять не показано, видимо с левого берега оно особо не просматривалось. Вверх по Кальмиусу в некоторых (легко локализуемых) местах показаны пашни и хутора (вероятно – только запорожские), причем показаны они на обоих берегах реки. На правобережье, в районе нынешних Садков показана и ветряная мельница. Данная карта содержит просто громадный массив информации по тем временам (в том числе – прохождение дорог и переправ, расположение редута Ласси на Еланчике и т.д.), который можно снять при внимательном изучении, это настоящее «окно» в тот период! Более подробно эта карта рассматривалась на форуме.

Рис.7.24. Недатированная карта побережья между Кальмиусом и Самбеком и фрагмент с устьем Кальмиуса с нее.

С учетом вышеизложенных документов, привычное для мариупольского краеведения мнение о расположении запорожской Кальмиусской паланки в редуте на холме не подтверждается. Этот небольшой и неукрепленный запорожский «райцентр» располагался в низине у реки, которая в позднейшие времена долго будет «промзоной» первого мариупольского морского порта и будет повторно застроена жилыми домами мариупольцев только к середине XIX века. Так что памятник 500-летию Кальмиусской паланки с площади Освобождения в верхней части города все-таки лучше было бы перетащить на Гавань, там он хотя бы географически верно будет расположен. Да и приводимую на этом памятнике информацию было бы неплохо очистить от ее фэнтезийного содержания в сторону реальной Истории. Хотя, кто сейчас разрешит эту бредовую, но политически востребованную версию истории Города исправлять?..

Вывод. Карты этого периода (преимущественно – ландкарты) большей частью имеют слабое представление о фактической географии Северного Приазовья. В основном это происходило из-за тогдашнего слабого интереса Империи к этим краям, а также по причине нелюбви запорожцев к имперским картографам. Но, если повезет, можно найти и карты с детальной информацией по нашим местам. И, большей частью, они связаны происхождением с ближайшей русской крепостью святого Димитрия Ростовского.

< < < * * * > > >

Пятый этап нужно отсчитывать с осени 1768 года, когда началась новая война с турками и заканчивать июнем 1775 года, временем разгона Центральной властью Запорожской Сечи. Сражу скажу, что этим периодом я занимался мало, так что ни полнотой информации по нему, ни хорошей подборкой карт по этой войне пока похвастаться не могу. За что приношу свои извинения, постараюсь со временем это упущение наверстать.

Как обычно – сначала фоном краткая история. На тот момент Речь Посполитая пребывала в полной анархии и в состоянии вялотекущей гражданской войны, отягощенной еще и кровавым восстанием правобережных «ватников», мечтавших избавиться от всего этого бардака и присоединиться к единоверной России (Колиивщина). И то, что Российская империя активно участвовала во всем этом безобразии, помогая одним сторонам против других деньгами и войсками – активно не нравилось Турции. Воспользовавшись в качестве повода инцидентом в Балте (июнь 1768 года), Османская империя 25 сентября того же года объявила России войну. 18 ноября Екатерина II в ответ манифестом объявила войну Турции.

По довоенным планам русское командование планировало, что запорожцы в случае начала войны с турками и татарами будут выполнять роль дальней разведки в Степи, а заодно начнут активно «партизанить» на путях перемещения противника, чем сильно бы его сковали. Во многом, именно из-за таких казацких обещаний власти в свое время и похоронили идею с устройством новой укрепленной Линии южнее Украинской. Но в реальности запорожцы выбрали более безопасную для себя стратегию и постарались по максимуму сохранить и защитить собственное население. По решению Коша население и имущество ведомств южных степных паланок было эвакуировано в северные, более защищенные области Вольностей. Тогда же, в ноябре 1768 года, была произведена и плановая эвакуация ведомства Кальмиусской паланки, а само поселение было сожжено самими казаками при отходе. Вот как это изложено в письме генерал-фельдмаршала князя А.А.Прозоровского к графу Чернышеву от 25 июня 1770 г.: "Как скоро нынешняя с Портою Оттоманскою война открылась, то Запорожцы тотчас в совете своем положили все селении, лежащие от устья Самары до реки Конской по рекам Волчей, Терской [Терса], Сухим и Мокрым Ялам, по Торцу и Кальмиусу сжечь, а некоторыя оставить без жителей. Что того ж времени и исполнили. Селение в устье Кальмиуса, где было дворов до пяти сот и церковь, сожгли, а жителей всех согнали к усть Самаре и к Сече запорожской. А то же самое сделали и с живущими при Днепре, ниже Сечи запорожской, к реке Бугу и к Елисаветградской провинции. Но что ж бы из сего заключать? Естьли согласно говорить с запорожцами, то можно сказать, что они сделали хорошо, дабы их люди, живущие в разных местах по их зимовникам не сделались неприятелю жертвою. <…> Сие доказывает то, что естьли б запорожцы в охранение отечества своего границ войска своего в одно место не сбиралиа оставили бы хотя по малй части при реках у устья Московки, к вершинам Волчей и посреди реки Кальмиуса, а в правую сторону к устью Буга и к устью реки Синюхи, то татарам проходить бы было трудно или по крайности сведан бы был неприятель о его предприятиях и удерживаем поколь собрались бы российския войски оного преследовать. А им отделять от себя опасности не было никакой в рассуждении свободной ретирады к россейским границам». Почему у Прозоровского количество дворов в нашей паланке в 25 раз больше, чем в документе из крепости святого Димитрия – пока вопрос дискуссионный. С учетом наличия крупномасштабного плана, подтверждающего меньший размер этого поселения, подозреваю (но пока аргументированно доказать не могу), что это результат какого-то недопонимания Прозоровским полученной от запорожцев информации.

Поначалу крымские татары ввязались в эту войну с большим воодушевлением. В январе 1769 года они основными силами совершили набег на Новую Сербию к западу от Днепра, и несколько меньшими силами совершили набег на Бахмут. Из-за отсутствия дальней разведки с русской стороны, татарам удалось добиться полной неожиданности. Но, кроме разорения сельских районов и угона пленников, больше никакой стратегической выгоды от этих предприятий татары не получили.

Любимая в мариупольском «старом» краеведении версия о героической гибели гарнизона паланки вместе с ее полковником во время январского набега крымцев на Бахмут – это поздний фейк, возникший в ХХ веке из неправильно понятого кем-то из наших краеведов рассказа А.А.Скальковского о действиях запорожцев по защите северной части своих Вольностей (Присамарья) ЛЕТОМ 1769 г., в которых (не всегда удачно) участвовали и эвакуироанные с Кальмиуса казаки. На момент январского набега крымцев на Бахмут – на месте Кальмиусской паланки уже было давно погасшее и занесенное снегом пепелище. И ни одной живой души вокруг. И тишина…

Но уже в летнюю кампанию 1769 года границу по Конке и Берде прикрыл корпус генерал-поручика Берга. Район Кальмиуса для него был одним из тыловых. Есть упоминания о проходе отдельных отрядов через его верховья, о строительстве магазина (склада) на Кальчике и т.д. Но из-за внезапного ухода калмыков, в расположении русских войск появились большие пробелы, которыми воспользовались татары. Летом этого года они не менее двух раз значительными шайками прорывались на русскую территорию и изрядно опустошали запорожские территории в Присамарье и Приорелье. В этих условиях Правительство окончательно решило строить новую укрепленную линию вдоль Конки и Берды. Во второй половине 1769 года генерал-поручиком Деденевым были произведены съемки на местности и подготовлен проект новой Линии, которая должна была состоять из семи крепостей, а также укрепленной линии на водоразделе между истоками Конки и Берды.

В 1770 году основные боевые действия основные сражения происходили со стороны Молдавии, где русская 1-я армия блистательного Румянцева серьезно громила турок. При этом 2-й армии, помимо частных операций в сторону Крыма, Очакова и Бендер, основной задачей было предписано прикрывать тыловые русские районы от возможных набегов татар. В рамках этой задачи в конце лета 1770 года началось возведение первых крепостей укрепленной линии вдоль Конки и Берды, которая получила название Днепровской. Некоторые из этих крепостей полностью или частично сохранились до наших дней. Одновременно Российская империя вела еще военные действия против Турции и ее союзников в Архипелаге, в Закавказье и на Кубани.

С 1770 года крепости Днепровской линии показывались почти на всех картах нашего региона, они также являются хорошим датирующим признаком. Исчезнут они с карт вместе с ликвидацией этой Линии, ближе к концу XVIII века. Рис.7.25. Крепости Днепровской линии на фрагменте печатной карты Я.Ф.Шмидта 1775 года

Интересно, что некоторые современные украинские историки любят писать, что в связи со строительством Днепровской линии Россия расширила свои границы и на запорожскую территорию. Это (почти) полная хня, им бы не помешало прочитать материалы русско-турецкого разграничения 1742 года, а также посмотреть, как называли эту границу по Берде сами запорожцы во внутренней переписке с Кошем. Подробней об этом можно прочитать здесь. А слово «почти» я употребил потому, что барьерные земли тогда действительно были аннексированы Россией. Условия прежних мирных договоров с началом войны утрачивают свое значение. На бывших барьерных землях была построена самая южная из крепостей Днепровской линии – Петровская, размещавшаяся напротив устья Берды. Сейчас ее остатки просматриваются среди домов села Новопетровки.

Великолепные разработки по Днепровской линии, а также громадные подборки документов по ней содержатся в работах современного историка А.В. Макидонова.

В 1771 году 1-я армия воевала с турками в Придунавье. Но главным событием года стал захват Крыма 2-й армией князя В.М. Долгорукого. Основные русские силы в этот раз пришли со стороны Днепра. 12 июня армия Долгорукого только подошла к укреплениям Перекопа, а 29 июня – уже выбила турок из Кафы (Феодосии). Одновременно отдельный отряд генерал-майора князя Щербатова (при поддержке воссозданной Азовской флотилии А.Н. Сенявина) прошел по Арабатской косе, захватил крепости Арабат, Керчь и Еникале. Так, менее чем за двадцать дней пало Крымское ханство, столько веков бывшее постоянной головной болью христианской правителей Восточной Европы, а турки потеряли все свои владения в Крыму. После этого русские гарнизоны из Крыма уже не уходили. Не особо лучше дела обстояли и у других татарских объединений, подчинявшихся до этого Бахчисараю. И в Буджаке, и на Кубани в среде местных ногайцев, сильно пострадавших от этой войны и воочию увидевших военное преимущество России и невозможность прежнего сюзерена их защитить, резко возросли сепаратистские тенденции и желание спасти свои семьи, договоришись о переходе под власть Российской империи. Воевать татары уже не хотели…

Весь 1772 год велись переговоры о мире, активные боевые действия не велись. Поэтому пока опять вспомним о Коше Запорожском. Когда на высшем уровне в Санкт-Петербурге принималось решение о строительстве Днепровской линии, мнение Коша никто не спрашивал, запорожцев поставили уже перед фактом. Как нетрудно догадаться, строительство новых крепостей на своей территории запорожцы опять-таки восприняли очень болезненно, тем более, что догадывались, что к каждой крепости будет отмежована приличная территория. Да и степень контроля Империи над их внутренней жизнью (в том числе и на беспошлинную торговлю с Крымом) должна была сильно возрасти. В условиях, когда боевые действия стихли и Кошу уже не надо было напрягать все свои силы на войну, кошевой Калнышевский решил пойти на обострение со своими внутрироссийскими соседями, видимо, рассчитывая, что пока военное время не кончится, Правительство будет вынуждено смотреть на действия запорожцев сквозь пальцы, а потом – как-нибудь последствия замажутся. В 1772 году (в условиях незаконченной войны с турками!!!) запорожцы перешли к активным самозахватам территорий у соседей почти на всех северных и восточных пределах своих Вольностей. Так, вернувшиеся в 1772 году в Северное Приазовье запорожцы под командованием полковника Петра Велегуры опять захватили у донцов земли до Миуса (за что взбешенный Потемкин грозился его арестовать). В прежде малонаселенном северо-восточном углу Вольностей летом 1770 года русский отряд М.Л. Нечаева устроил несколько новых редутов, в том числе и в Барвенковой стенке. Но после начала строительства Днепровской линии - в данных укреплениях необходимость отпала и русские их покинули. Запорожцы поспешили занять этот редут и устроить здесь себе новую одноименную паланку со слободой при ней на несколько сот человек (благо тогда, за счет эвакуированных с юга на севере Вольностей чувствовалоась большое перенаселение). В 1771 году старшина этой новой паланки объезжала приграничные хутора торских и изюмских жителей и пыталась словесно убедить хуторян покинуть эти «запорожские» земли, к чему те не стали прислушиваться. А в злопамятном 1772 году барвенковские запорожцы стали уже силой выгонять и разорять местных хуторян, расширив новые границы своих Вольностей далеко за старую границу 1714 года и сильно стеснив торских и изюмских жителей. Похожие процессы с самозахватами и погромами происходили тогда и со стороны Орели, и к востоку от Днепра со стороны Елизаветградской провинции Новороссийской губернии. На все окрики из Петербурга на этот беспредел, Кош отвечал отписками и продолжал прикрывать таких «пограничных» полковников. Так, Велегура продолжал контролировать земли до Миуса вплоть до самого конца Сечи летом 1775 года.

В 1773 война возобновилась, но на наших краях это почти не отразилось. Здесь продолжали возводить Днепровскую линию, русские гарнизоны в Крыму обеспечивали невозможность организации нового татарского набега оттуда, относительно спокойно было и у забердянских ногайцев. Осенью этого года через Северное Приазовье проехал в западном направлении академик Гильденштедт, оставивший свои великолепные путевые заметки (фрагмент по нашим краям). Он планировал проехать в Крым, но из-за волнений среди татар предпочел из Петровской крепости повернуть на север, вдоль Линии. В наших краях академик описывает сухопутную дорогу из Таганрога в крепость Петровскую, по которой чумаки везли припасы и лес в Петровскую крепость, почты на ней (которые тогда содержались не запорожцами, а донцами и малороссиянами Лубенского полка), морские перевозки между Таганрогом, Петровской крепостью и Керчью с Еникале и многие другие подробности. Проезжая междуречье Кальмиуса и Кальчика (нынешний Ильичевский район Мариуполя) он встретил здесь форпост с запорожским полковником и 200 казаков. Судя по запискам Гильденштедта, а также по другим документам, в этот период какая-то часть запорожского населения вновь вернулась в приморскую зону, но Кальмиусская паланка как единое поселение так и не возродилась. Основное внимание запорожцев тогда было уделено защите от донцов примиусских территорий. Встречал мнение, что Велегура в 1772 году вновь восстановил паланку на Еланчике – но пока проверить это я не смог.

В середине 1774 года война с турками закончилась Кючук-Кайнарджийским миром. Вдрызг разгромленным туркам пришлось соглашаться на крайне тяжелые для себя условия. Из тех условий мирного договора, которые хоть как-то затрагивали наши края, можно упомянуть следующее: свободное плавание русским судам по Черному и Азовскому морям, проход их через Проливы, признание независимости Крымского ханства, присоединение к России Керчи с Ениколе, Кинбурна, устранение запрета на восстановление русскими Азова и Таганрога. Попутно отмечу, что вместе с Крымским ханством под фактический русский контроль попали и кубанские и приднепровские ногайцы.

А через год у Правительства, наконец, дошли руки и до решения проблемы с запорожцами. В июне 1775 года заранее посланные русские войска окружили Сечь и мирным путем ликвидировали это казачье Войско как военную и административную организацию. А пока главные силы генерал-поручика Текели разбирались с гнездом запорожской вольницы, отдельные команды арестовывали наиболее влиятельных запорожских старшин в других областях бывших Вольностей, чтобы избежать взрыва организованного возмущения казаков. Нашего Петра Велегуру тогда арестовали донцы, надо полагать, что не без особого удовольствия. Сразу успокоим уважаемого Читателя, что с абсолютным большинством арестованной тогда старшины ничего особо страшного не произошло. После профилактических бесед на тему «политики партии» и того, как надо Родину любить, а также убедившись, что восстаний бывших запорожцев пока не предвидится, арестантов спустя некоторое время поотпускали из-под стражи. При этом некоторых (например, нашего Велегуру) даже наделили армейскими чинами. По-настоящему страшно и сильно пострадало всего несколько человек из самой верхушки Коша, с подачи которых весь предыдущий беспредел и творился…

Теперь перейдем к картам по этому периоду. Как обычно, начало новой войны вызвало горячий спрос на карты этого региона с показанием военной обстановки на нем. Чтобы сорвать побольше хайпа и бабла, буржуйские картографы по-быстрому начали перепечатывать карты, восходящие еще к прошлой войне с турками. Для примера, можно упомянуть раскрашенную французскую карту «Theatre de la guerre entre les Russes, les Turcs, et les Polonois» (Театр войны между Русскими, Турками и Поляками) авторства Le Rouge (Ле-Руж). Изображение Северного Приазовья на ней несколько напоминает карту из Атласа России 1745 года (посмотрите на Волчьи Воды!), но на ней показаны некоторые элементы с еще более ранних карт: спаренные укрепления у устьев Бердинки, Берды и Белосарайки (о последней – ниже), значки сражений с датой 1736 у Перекопа и Черной Долины, неосуществленные укрепленные линии вдоль Миуса и Грузского Еланчика с надписью «Линии 1738 года». Граница на карте показана по состоянию на 1714 год (все Приазовье – турецкое!!!), но на правом берегу Днепра за Россией учтена территория Новой Сербии. Данная карта (помимо черно-белой копии) имеет минимум три почти одинаковых варианта: с датой выпуска карты в угловом картуше 1769 и текстовым описанием за этот год; то же самое, но с добавлением текстового описания событий 1770 года; с пропущенным годом выпуска, а в тексте сразу после событий 1770 года следует краткая добавка о заключении мира в 1774 году… Или вариант его же карты, где проекты линий 1738 года нанесены тонкой линией, а более жирно показана проект «новейшей» дополнительной укрепленной линии от Днепра и до Таганрога!

Рис.7.26. «Theatre de la guerre entre les Russes, les Turcs, et les Polonois»

Собственно русских печатных карт по этой войне мне, вроде бы, особо не попадались, хотя они и должны быть. Довольно много есть рукописных карт, особенно по тем регионам и районам, где велись активные боевые действия – Крым, Кубанская сторона, Молдавия и Придунавье, Очаков, Кинбурн, Керченский полуостров и т.д. Много рукописных карт есть по Днепровской линии. А вот оставшейся в тылу Мариупольщине в плане боевых действий тогда не так повезло (или, наоборот, повезло – это как смотреть), поэтому интересных для нас карт по этому времени я пока почти не встречал (надеюсь, еще найду). Сейчас, единственно, расскажем об очередном «Атласе реки Дон», выполненном в 1769 – 1770 годах. Кроме карт участков русла Дона в конце этого атласа приложены еще и планы нескольких участков побережья Азовского моря, снятые моряками Азовской флотилии Сенявина, вероятно, летом 1770 года. Здесь есть карта западной половины Таганрогского залива, Беглицкой косы, устьев Берды и Кальмиуса. Рассмотрим последний план (рис.7.27). Он глазомерный, ориентирован на юг. Хорошо видно, что основной задачей снимавших его моряков были замеры глубин в устье реки, на берег они, похоже, не выходили. Моряки, делая замеры, зашли на лодке в одно из устьев реки, поднялись немного выше Горострова и спустились по второму устью. Любопытно, что если на картах более ранних времен (в том числе и начала 1768 года) основным показано западное русло Кальмиуса, а второе отделялось от моря пересыпью, то на этой карте река вновь ушла главным образом в восточное русло – глубина в нем на тот момент составляла 1,65 м в самом мелком месте против 1,05 м на западном. Еще любопытно, что моряки вообще ничего не заметили на правом берегу реки – ни пожарища на месте Кальмиусской паланки, ни озера Домаха, ни даже устья прокопа в него. Объяснение этому я пока вижу только одно – за прошедшие с момента эвакуации и сожжения казаками паланки 1,5 года вдоль берега успели вновь стеной вырасти камыши, которые уже некому было истреблять на исправление крыш и на топливо. На самом Горострове моряки смогли заметить только пару небольших холмика в его юго-западном углу (на недатированной карте побережья здесь отмечено строение – это его остатки?), а также два близкорасположенных рукотворных объекта в его восточной части. Это явно были уже знакомые нам по плану 1768 года два камышевых сарая. Похоже, и казаки-поджигатели, и татары-рейдовики поленились терять свое время, чтобы добраться до них и предать благородному огню. Воистину, нет ничего более постоянного, чем все временное! Подозреваю, что эти два шалаша до сих пор стоят где-то между лодочными гаражами Горострова…

Рис.7.27. План устья Кальмиуса из «Атласа реки Дон» 1769 – 1770 годов.

Еще из результатов деятельности моряков этого периода можно отметить следующие очень красиво оформленные карты: рукописная «Карта Генеральная Азовскаго моря, с частию реки Дона и Черного моря, сочиненная по повелению командующаго Азовскою флотилией и Тагань Рогским портом вице-адмирала и ковалера Сенявина <...>» (1771), рукописную франкоязычную карту Азовского моря и Крыма капитана Кинсбергена 1774 года (рис.7.28) и печатную франкоязычную карту, выполненную по этому же району и по данным этого же капитана 1773 года, но опубликованную явно позже. На первой из упомянутых карт показаны результаты замеров глубин в 1771 году разными партиями русских моряков (они показаны разными типами линий и расписаны в тексте картуша) всего северного и юго-западного побережья Азовского моря, Керченского пролива и части южного Крымского побережья вплоть до тамошней Ялты. Юго-восточное побережье Азовского моря на тот момент съемкам не было подвергнуто и показано довольно условно, даже без лиманов. От косы Долгой с южной стороны входа в Таганрогский залив показана лишь ее оконечность. Это еще один наглядный пример того, как результаты прошлых съемок нашего моря (столь тяжко и дорого полученных когда-то) в очередной раз были забыты и похерены… В изображении отдельных местностей на этой карте прослеживается полная аналогия с планами из Атласа реки Дон 1769 – 1770 годов. Так, например, устье Кальмиуса показано мелко, но довольно подробно. К сожалению, кроме пары групп деревцев здесь больше ничего интересного для нас нет. На конце Бердянской косы показано высотное сооружение, подписанное как маяк. Но на этой же карте встречается и иное использование этого слова. По южному побережью Таганрогского залива на склонах береговых холмов показано 11 отдельных участки обнажений. Четыре из них подписаны (по названиям местных кос) как «маяки Петрушенския», «маяки Золотишныя первыя», «маяки Золотишныя вторыя» и «маяки Семеновския», причем в трех из них сверху показано по три овражка (два таких «маяка» показаны в более крупном масштабе на плане Беглицкой косы из Атласа реки Дон). Скорей всего это просто какие-то яркие и хорошо заметные с моря береговые обнажения с эррозионными овражками в их верхней части. Но есть некоторая (небольшая) вероятность, что они могли быть рукотворно несколько подправлены, так как сразу вспоминаются переговоры 1745 года, когда донцы, доказывая свои претензии на побережье, упоминали некие свои «знаки» на берегу, которые еще были заметны на то время. Но, даже если я в этом плане и не прав, то эта все-равно эта карта дает хороший образец использования в нашем регионе слова «маяк» в двух смыслах – искуственное высотное сооружение и хорошо заметная с моря природная форма. Вторая из упомянутых карт была составлена в 1774 году капитаном 1-го ранга де Кинсбергеном (рис.7.28). Она также посвящена главным образом промерам глубин и во многом повторяет ранее рассмотренную карту Азовского моря 1771 года, но здесь промеры уже сделаны и вдоль южного берега Таганрогского залива, он выписан достаточно подробно. А вот район между Долгой косой и Таманью – показан еще довольно приблизительно, без лиманов. Вдоль Крыма промеры глубин дошли уже до северо-западного Крыма. Хотя на общую форму Крыма без слез смотреть еще нельзя (что странно, к тому времени уже встречаются карты Крыма со вполне вменяемыми очертаниями). Интересно оформлены те участки побережья, где замеры еще не выполнялись – за устьем кизилташского устья Кубани и за Бакальской косой на северо-западе Крыма – там море отделяется от земли четкой двойной линией, идущей в широтном направлении. Фантазировать Кинсберген явно не любил… Что касается до третьей карты (печатной), то в ее описании утверждается, что она была сделана по данным Кинсбергена от 1773 года, но, судя по исправленному изображению Крыма и по очень винтажным украшениям карты – она отпечатана несколькими годами позже заявленной даты. Такое в картографии часто случается.

Рис.7.28. Рукописная карта Азовского моря и Крыма капитана Кинсбергена, 1774 год.

Трудности с морским сообщением между районом нижнего Дона и Таганрога с русским анклавом в Керчи, осуществлявшемся на небольших судах, сильно зависевшем от силы и направления ветров, а также при условии полного отсутствия промежуточных стоянок между ними (в крепости Петровской при устье Берды с большим трудом смогли сделать только небольшую деревянную пристань, никак не защищенную от непогоды), заствляла русские власти искать альтернативные пути для поддержания связи. Так, например, предлагался проект устройства тракта от Бахмута через степь и Арабатскую стрелку до крепости Арабат, откуда было легко попасть в Кафу (а также и на восток Керченского полуострова). Такой проект, с расписанием промежуточных остановок и расстояний между ними, изображен на недатированной карте, которую (по некоторым косвенным данным) можно осторожно отнести к 1771 году (рис.7.29). Ориентация карты привязана к направлению этого тракта, а потому весьма нетипична, диагональна. Насколько я знаю, этот тракт так и не был реализован. А вот почтовая дорога от Петровской крепости через Арабатскую стрелку в 1770-х годах использовалась часто.

Рис.7.29. "Карта положению мест между города Бахмута и полуострова Крыма, с частию Азовскаго моря, тоже и Днепра; с показанием на оной c[пособностей?] тракта от Бахмута до Генического пролива, а оттоль - до крепости Арабат и города Кефы <...>"

Другая карта, которую хотелось бы упомянуть, это карта Кубанской степи (рис.7.30). В РГВИА есть еще по меньшей мере одна похожая карта, отличающаяся лишь меньшим масштабом и количеством отраженных деталей. Рассматриваемая карта охватывает огромный регион – от Ямполя на Северском Донце до истоков Кубани в широту, а в долготу – от устья Днепро-Бугского лимана до левобережья средней Волги. Это одна из упоминавшихся карт «ригельмановской» серии, с хорошо опознаваемым стилем карты и, вероятно, также происходит из крепости святого Димитрия. Она довольно поздняя – не раньше 1773 и не позже 1776 года. Данные по Северному Приазовью она частично воспроизводит с более ранних карт, хотя они уже во многом утратили свою актуальность. Так, все еще показана (но без обычной подписи рядом) северная грница нашего Барьера, а у устья Кальмиуса воспроизведена надпись «Кальмиусская паланка Войска Запорожскаго», хотя все «красные точки» с побережья уже исчезли. То есть это – обычный картографический фантом с более ранних времен. Но основной интерес данной карты сосредоточен на Прикубанье и усилиях по поддержанию в мире тамошних ногайцев, на тот момент считавшихся союзными. По этому региону приводится огромное количество географической и текстовой информации. Думаю, эта карта – отличный подарок для краеведов Кубанской стороны. Можно заметить, что показанный на карте в Черном море компасный указатель – сориентирован явно «от балды» и показывает куда угодно, только не на север. Из-за этого и сама карта довольно странно расположена на листе бумаги, и северное побережье Азовского моря имеет неправильное наклонение относительно параллели. Это невольно напоминает о предыдущей рассмотренной карте с трактом от Бахмута (хотя там компасное направление более-менее правильно). И, действительно, при сравнении изображения очертания берегов в Северо-Западном Приазовье становится заметны их близость. И хоть почерки обеих карт вроде бы разные, но они обе могут происходить из одного центра (крепости св. Димитрия?).

Рис.7.30. Карта Кубанской степи, сер. 1770-х

Ну что, устали? Вспомним еще раз творчество Митхуна Чакраборти? Что, не настолько? Ну ладно, тогда еще один картографический анекдот приведем.

Проиллюстрируем, как европейские картографы (не знающие русского языка и местной картографии) делали ошибки на своих картах и как они их пытались исправлять. Итак, сначала посмотрим на фрагмент французской карты 1769 года (рис.7.31а). Ну, то, что на ней показаны прожекты укрепленных линий до устья Миуса и до устья Грузского Еланчика (с большой красной крепостью на конце последней) – то ладно. Устье Кальмиуса – пустое. А рядом, у устья небольшой местной речушки Белосарайки (она правильно подписана Belo Tsaraica) показаны два значка. Если посмотреть на этой карте на другие реки, несколько западнее, то у их устьев показано по два квадратика. То есть это – памятные нам фантомы, происходящие с военных карт 1736 года. Просто картограф ошибочно перенес два значка с устья Кальмиуса на устье Белосарайки. Правда, при этом он вместо квадратиков почему-то изобразил их значком, обычно применявшимся на картах этого времени для показания татарских селений (чего в это время и в этом месте быть никак не могло). Ну, ошибся человек, кто из нас без греха? Заодно обращу внимание уважаемого Читателя на запад Таганрогского полуострова, где вполне себе правильно показана и подписана Семеновская крепость (Semenosky), нам это скоро пригодится. Следующая карта (рис.7.31б) составлена в 1777 году и является одной из многочисленных карт замечательного итальянского картографа Риччи Заннони (Rizzi Zannoni). Он оказался более внимательным и исправил ошибку французов, одновременно восстановив форму значков на квадратную. Правда, при этом «переезде» к устью Кальмиуса переползла и надпись Bjelo Tzaraika! Заннони явно не понял, к чему она изначально относилась… Заодно посмотрим еще раз на Таганрогский полуостров – название Semenowska – все еще на законном месте, только рисунок крепости стал почти не различим. Ну и, наконец, поглядим на австрийскую карту 1770-х годов (рис.7.31в). Здесь в устье Кальмиуса на месте более западного из квадратиков нарисовано более солидное укрепление, в котором (при желании) можно попытаться увидеть наш «старый редут» с ДОСААФовского холма. Но вот подпись к этому месту – просто сногсшибательная: «Bjelo Semenowska»!!! Проверяем Таганрогский полуостров – и точно, Семеновская крепость оттуда куда-то исчезла. Впрочем, мы уже знаем куда… Ну и для вишенки – Кривая коса здесь именуется Petrouschinka, как (напомним) на самом деле называется коса рядом с Таганрогом… Вот во-многом именно из-за таких моментов я и не люблю «буржуйские» карты. Их составители в большинстве своем нашу географию и топонимику не знали совершенно, а надписи кириллицей для них были почти как иероглифы. На подобных картах можно такие «открытия» сделать…

Рис.7.31. Злоключения Белосарайки и Семеновской крепости на картах.

Частный вывод. Карты пятого периода являются очень ценным источником информации по нашим краям. Особенно – русские рукописные и печатные. А вот с многочисленными «буржуйскими» - нужно быть осторожным, много мелких ошибок!

< < < * * * > > >

Последний, шестой период истории местной картографии, который мы рассмотрим в данной статье, начался в середине 1775 года с установления Азовской губернии и включении многих Приазовских земель в ее состав. Ну а закончим мы его рассмотрение серединой 1780-х годов, но не потому, что там произошел очередной резкий скачек местной истории, а просто потому, что так захотелось автору статьи. Тоже, кстати, не самое плохое обоснование…

Итак, в начале 1775 года прежнюю Новороссийскую губернию, протянувшуюся узкой полосой с обеих сторон от Днепра - от крепости святой Елизаветы на Ингуле и до Бахмута, разделили на две части. Западная ее часть так и осталась называться Новороссийской губернией, а большую часть ее территории восточнее Днепра выделили в новую губернию, которую назвали Азовской. К ней также были добавлены появившиеся после последней войны с турками русские «анклавы» в Азове и крепости св. Димитрия Ростовского, Таганроге и Керчи с Еникале, а также и земли Войска Донского (но те пользовались известной автономией) После ликвидации в июне того же года Запорожской Сечи к этой же губернии были добавлены и все располагавшиеся восточнее Днепра районы прежних Вольностей, после чего эта губерния несколько увеличила степень связности своих территорий. Так как «номинальная столица» губернии город Азов еще лежал в руинах, то ее временной столицей на несколько лет стала Белевская крепость на Украинской линии. Губернатором ее стал Василий Алексеевич Чертков. Азовская губерния, вместе с такими же малонаселенными Новороссийской и Астраханской, находились под непосредственным руководством генерал-губернатора Г.А. Потемкина, что помогало несколько легче преодолевать бюрократические препоны на пути их освоения и заселения.

Азовский губернатор Чертков с энергией принялся за новое вверенное ему дело. Ситуацию в этом регионе он знал неплохо, так как перед этим командовал Днепровской линией. Если северные части его новой губернии были относительно неплохо заселены и устроены, то в бывших запорожских землях ему досталось полностью дезориентированное население с ликвидированным прежним административным аппаратом и нарушенными хозяйственными цепочками. Бардак – одним словом. Все это население (пока оно не взбунтовалось или не разбежалось) нужно было как-то занять, обеспечить возможностью для пропитания и постепенно, без особо резких рывков, приучать к общеимперским порядкам. Не сразу, не гладко, но всего за несколько лет Черткову это в основном удалось.

Описать административную систему этой губернии в первые годы ее существования очень сложно, так как она постоянно менялась и корректировалась, часто менялись названия и места расположения ее центров. К тому же постоянно появлялись и тихо затухали странные прожекты, типа планов устроить вдоль побережья Азовского моря между Бердой и Кальмиусом цепочки небольших укрепленных поселений на расстоянии в два пушечных выстрела друг от друга. Или прирезать донцам за помощь в ликвидации Запорожья дополнительный кусок территории до Кальчика. И так далее. Описать это подробно можно, но это будет совсем долго и нудно. Да и не очень хочется, если честно… Но, если очень коротко, то по принятой тогда схеме управления, губернии делились на провинции, а те - на уезды. Азовская губерния была разделена сначала на две, потом на три провинции – Катерининскую (северо-запад), Бахмутскую (северо-восток) и самую южную и малонаселенную – Павловскую. Последняя провинция делилась (по названию местных рек) на Кальмиусский, Волководский и Консководский уезды. Для центров последних двух уездов планировалось сделать города Волковод и Консковод. К счастью, от этих страхолюдских названий успели вовремя отказаться, быстренько переименовав Волковод в Мариенполь (в честь второй жены наследника престола Павла Петровича Марии Федоровны, брак в 1776 году), а Консковод и вовсе не построив, заменив его в качестве центра уезда на Александровскую крепость (нынешний город Запорожье). А Кальмиусский уезд вскоре переименовали в Павловский (позже параллельно стали называть еще и Павлоградским). Центром и Павловской провинции, и одноименного уезда должен был стать провинциальный (в данном случае это не оскорбление, а обозначение центра провинции!) город Павловск в низовьях Кальмиуса. На многих ранних картах этого периода этот город показан не у устья Кальмиуса, а в междуречье этой реки и Кальчика, поэтому есть некоторая вероятность, что это может быть не ошибка картографов, а отражение первоначального замысла Черткова, но пока этот вопрос еще остается дискуссионным и нуждается в дополнительном изучении. Но в четвертой четверти 1770-х этот город было окончательно решено строить на правобережном холме напротив устья Кальмиуса. В его геометрическом центре была запланирована соборная церковь святой Марии Магдалины. Вокруг города планировались земляные укрепления.

Как уже говорилось, к моменту образования Кальмиусского уезда в составе Азовской губернии, судя по известным на сей момент документам, ни одного поселения на его территории еще не было. Были вновь отстроенные после последней войны отдельные зимовники-хутора бывших запорожцев, в небольшом количестве разбросанные в приморской зоне и вдоль рек, а также рыбные заводы на побережье, на которые в теплое время года приходило наниматься множество голытьбы из Малороссии и бывших Вольностей. В 1777 году житель Александровской крепости Иван Рощупкин подписал в Азовской губернской канцелярии обязательство о заселении в течение трёх лет слобод «при реке Кальмиус и у Азовского моря при Белосарайской Косе» и получил 300 руб. на вербовку поселенцев. Несколько позже начал строиться и сам город Павловск. Получилось три отдельных поселения, причем по количеству населения город слободам несколько проигрывал. Где именно располагались эти две слободы – пока точно не известно. Предполагаю (но пока аргументированно доказать не могу), что Белосарайская слобода размещалась на месте нашего села Ялта в устье Мокрой Белосарайки, а Кальмиусская слобода – скорей всего на месте нынешней Сартаны. Оба эти места связаны с оживленным тогда почтовым трактом между устьем Дона и крепостью Петровской на Берде.

Важно отметить, что если уничтоженная в 1768 году Кальмиусская слобода лежала в низине у устья реки, то чертковский Павловск расположился на холме северо-западнее ее. И хотя расстояние между их ближайшими точками было относительно небольшое – всего где-то метров 600, но генетической связи между ними нет практически никакой. Ни место, ни планировку, ни какие-либо здания город у более ранней паланки так и не позаимствовал, все делалось заново, с нуля. А место расположения бывшей запорожской паланки хоть и вошло в состав выделенных городу земель, но долгое время использовалось в качестве своеобразной «промзоны» по обслуживанию мариупольского морского порта в устье Кальмиуса. Жилая часть города расширится на эту территорию вновь лишь спустя много десятилетий после образования города…

К сожалению, от времен начала Азовской губернии мне пока известно очень мало карт и планов, хотя упоминания их в документах встречаются часто. Поэтому многие локальные вопросы этой местной истории пока не удается удовлетворительно осветить. Часть архивов Азовской губернии пострадала во время Великой Отечественной войны, но, все-таки, думаю, что и в том, что уцелело, можно найти многое. Тоже работаю над этим...

Отдельно нужно хотя бы кратко вспомнить о появлении крымских греков в Северном Приазовье. В 1778 году Российское правительство организовало переселение из «независимого» Крымского ханства крымских христиан. Организовывал это переселение наш прославленный военачальник А.В. Суворов. Получилось, конечно, все далеко не так гладко, как планировалось, но в этой статье речь не об этом. Среди крымских христиан по численности больше всего было греков и армян. Основная масса армянских переселенцев ушла в Северо-Восточное Приазовье, там в паре верст от крепости св. Димитрия Ростовского они основали свой город Нор-Нахичеван (Новая Нахичевань). А греки сначала ушли в Присамарье. Но эти благословенные земли (на которые и до греков много кто из желающих «прожектеров» претендовал) уже были относительно плотно заселены, и Правительство грекам их не отдало. Пока осуществлялся подбор новой территории для их поселения, грекам пришлось пережить там «на птичьих правах» около двух лет. Правительство настойчиво пыталось втюхать им еще почти не населенный Мариенпольский уезд вдоль реки Волчьи Воды, чья «столица» стояла на реке Солоной, недалеко от места ее впадения в Волчью. 21 мая 1779 года грекам даже выдали великолепно украшенную грамоту с перечислением всех выделявшихся им льгот и привилегий, где, в частности, упоминался город «Марианополь». Но грекам этот район категорически не понравился и, в конечном итоге, они сторговались на более южный приморский Павловский уезд. Правительство сдалось, и 2 октября 1779 года Екатерина II конфирмовала (утвердила) личной подписью план выделяемых грекам земель (рис.7.32). Им выделялся почти весь этот уезд (за вычетом земель, отмежованных для содержания крепостей Днепровской линии). Но возникла некоторая проблема – что делать с ранее выданной грекам Жалованной грамотой, где им определялся не Павловск, а совсем другой город? Переписывать еще раз эту грамоту как-то не хотелось… Поэтому, недолго думая, был сделан финт ушами, в результате которого северный Мариенполь и южный Павловск/Павлоград (и их одноименные уезды) просто поменялись названиями. Правда, при этом произошла небольшая трансформация этих названий – город на реке Солоной получил название Павлограда (Павловском его уже никто не называл), а город в устье Кальмиуса – вместо Мариенполя или Марионополя стал Мариуполем (почему здесь произошла замена буквы и есть ли в этом какой-то глубинный смысл – наши краеведы спорят до сих пор). Соответственно изменились и названия уездов.

Рис.7.32. Карта земли, определяемой вышедшим из Крыма грекам в Мариупольском уезде

Губернатор Чертков, для которого нарождавшийся Павловск на Кальмиусе был одним из любимых проектов, такими переменами был ошарашен как мешком по голове, но сделать ничего уже не мог. По полученному им осенью 1779 года секретному ордеру от Потемкина, в котором предписывался ряд мероприятий для подготовки этого переселения, и греки, и жители прежнего Павловского уезда (коих насчитывалось всего несколько сотен обоего пола) оставались на своих местах до уборки уже засеянных полей с озимыми. Поэтому окончательное переселение отложилось до лета следующего года. А 15 августа 1780 года «по окончании Божественной литургии митрополит Игнатий с духовенством и сего города греки до трех тысяч душ вошли в город и посредине оного в назначенном для церкви месте отправили молебен, и, освятив воду, окропляли все места, причем происходила оружейная пальба полком Войска Донского полковника Харитонова, которой для того нарочито введен; по окончании ж молебствия весь сей греческий народ благодарили Ея Императорского Величества за освобождение от порабощения варварского, за пожалование им сей земли и за доставление к домостроительству потребности». Так, собственно, и начался наш славный город Мариуполь, одним из непутевых сыновей которого я и являюсь…

Много чего в те годы происходило. Основание новой столицы губернии Екатеринослава на реке Кильчене, его перенос на Днепр, повторный перенос Павлограда с Солоной ниже по Волчьей и так далее… Бурно появлялись и росли (а иногда и исчезали) новые города и села, прокладывались новые дороги. Постоянно происходили какие-то огранизационные перестройки и переименования самой губернии и ее отдельных частей. Бурное было время, интересное… Знание всех этих изменений часто помогает точнее продатировать недатированные карты, но расписывать все это здесь - я даже пытаться не буду. Это уже совсем вне временных рамок «моих» тем, здесь уже и я не слишком много знаю…

Ну а теперь, как обычно, рассмотрим несколько карт.

Продолжала часто рисоваться Днепровская линия. Вот, для примера, одна из неплохих ее карт 1776 года, подписанная лично Чертковым. А вот как должна была выглядеть Петровская крепость при устье Берды. Тут я ничего комментировать не буду.

Лучше уж прокомментирую «Примерную Генеральную карту Новоросийской и Азовской Губерний», сочиненную 18 июля 1775 года, то есть чуть более месяца спустя после разгона Сечи (рис.7.33). Я ее только сегодня обнаружил на замечательном сайте «Украинская линия». На ней территория между Бердой и Кальмиусом уже подписана как «Земля бывших запорожских козаков». Интересной для нас информации еще мало. Устье Кальмиуса показано пустым. Название «Белосарайская коса» съехало к побережью восточнее Кальмиуса. Есть некоторая путаница с наименованиями Еланчиков. Кроме крепостей Днепровской линии других поселений в южной степной части губернии не показано. В северной части губернии показаны границы нескольких полков ландмилиции, что может быть интересно для любителей военной истории. Также интересно предварительное указание «Губернского города» на левобережье нижней Самары. Позже его на Килчени начнут строить.

Рис.7.33. «Примерная Генеральная Карта Новоросийской и Азовской Губерний. Сочинена Июля 18 дня 1775 года».

Ну а сейчас мы сравним две карты, составленные в сентябре 1778 года. Обе эти карты (судя по их заголовкам) решают одинаковую задачу – показать Новороссийскую и Азовскую губернии и их границы с остальными их соседями, но вот раскрытие этой темы у них сильно отличаются (рис.7.34 а,б). Итак, первая карта отличается несколько более художественным оформлением, но речная сеть показана довольно условно и схематично. Уезд вдоль реки Волчьи Воды здесь еще несколько устарело назван Волководским, зато отнесен уже в Екатеринославскую провинцию. В этом уезде не показано ни одного поселения, не показан даже приток Волчьей – речка Солоная, в низовьях которой планировался центр уезда. Южнее показана Павловская провинция, в которой содержится единственный одноименный уезд, а вот Консководский/ Александровский уезд почему-то не подписан. Еще на этой карте зачем-то показана уже давно недействительная северная граница бывших барьерных земель, причем в варианте не 1742 года (до Берды), а 1700 года (почти до Днепра). Причем подписана эта линия чудовищно неправильно как «Бывшая турецкая граница», что является полным бредом. В наших краях эта линия показана проходящей чуть севернее места слияния Кальмиуса и Кальчика (подписанных как «Калмиусу» и «Колчик»). А еще чуть севернее ее (визуально – примерно на месте нынешней Сартаны) показан значок города, подписанного как Павловск. Приморская зона между Кальмиусом и Бердой показана очень схематично и грубо, на ней показаны (без подписей) только Белосарайская коса и единственная речка (скорей всего – балка Зеленая). Зато намного лучше и подробнее представлено побережье между Кальмиусом и устьем Миусского лимана. Здесь показаны неподписанная Широкинская балка и подписанные три Еланичка – Большой (Грузской) Еланчик, просто Еланчик (Мокрый или Средний) и Малой Еланчик (отдельная обводненная балка, которая на разных картах то учитывается в качестве Еланчика, то нет, соответственно разные картографы насчитывали то два, то три Еланичка в этих местах). Причина, по которой этому участку побережья уделено повышенное внимание становится яснее, если обратить внимание на то, что в этом месте вся приморская часть территории разбита на отдельные пронумерованные участки, разделенные пунктирными линиями. Тут дело в том, что «анклавное» положение находящихся в ведомстве Азовской губернии отдельных территорий у Таганрога и Азова, отделенных от основного тела губернии землями Войска Донского, было не совсем удобно с административной и снабженческой точек зрения. Поэтому, наряду с обсуждением просьбы донцов прирезать им земли до Кальмиуса (за помощь при ликвидации Запорожья), рассматривались и варианты отрезать от донцов часть побережья, чтобы обеспечить наземную связь хотя бы с Таганрогским районом. И хоть при размежевании 1746 года граница между запорожцами и донцами была проведена начиная с устья Кальмиуса (донцы здесь даже «пограничный» курган насыпали), но южная часть этой территории входила в клинышек барьерных земель, «не принадлежащих ни одной империи». То есть, по букве закона, передача тогда донцам этого участка побережья была незаконна. И, с формальной точки зрения, после окончательной ликвидации барьерных земель, принадлежность этой территории донцам оказалась сомнительной. Но из-за крайней узости «клинышка» в этой стороне, впихнуть сюда что-то путное не получалось, поэтому в чьей-то умной голове родилась мысль передвинуть северную грань отрезаемых у донцов территорий еще севернее, чтобы здесь хватило земли для устройства десяти поселений. В этом варианте показанное место Павловска у существующих бродов через Кальмиус было бы вполне логичным, он как раз стоял бы на одном из главных перекрестков губернии. Но, к счастью для донцов, и этот прожект не был реализован. И вот, в результате рассмотрения всех этих несуразностей и общего уровня знакомства карты с реальной географией, можно достаточно уверенно предположить, что по крайне мере южная половина Азовской губернии на этой карте передрана (с небольшой модернизацией – Екатеринослав, Екатеринославская провинция) напрямую с какой-то более ранней карты этой губернии, примерно 1776 года. Теперь рассмотрим вторую карту. У меня выложен скан с копии, в оригинале она была цветной. По времени составления и решаемым задачам она очень близка к первой карте. Но и отличия велики. Так, здесь уже не показано разбиение на провинции, а Волководский уезд уже назван Мариенпольским. «Столица» этого уезда показана в виде небольшого укрепленного города Мариенполя, кстати, в не совсем ожидаемом месте (на Волчьей, а не на Солоной). Также в уезде показано и несколько небольших селений, в том числе и слобода Матвеевка в его западной части (из-за плохого качества скана я не смог прочитать ее название на карте), куда в конечном итоге будет перенесен город Павлоград. А пока Павлоградский уезд показан южнее, у моря. Его главный город Павлоград показан на более привычном нам месте – западнее устья Кальмиуса. К сожалению, опять-таки из-за отвратительного качества моей копии, затруднительно уверенно рассмотреть, какой именно значок применен для показания укреплений этого города, но они явно крупнее, чем у северного Мариенполя. К сожалению, здесь совсем не показаны Кальмиусская и Белосарайская слободы. Зато на этой карте показана очень подробно и довольно точно речная и даже балочная (!) сеть, т.е. это уже результаты сплошных топографических съемок. Но в наших местах это относится только к территории Азовской губернии, а также (почему-то) и к землям забердянских ногайцев. А вот территория Войска Донского в этом плане показана гораздо более схематично… Еще интересно показание приморской дороги, которая идет значительно ближе к морю, чем мы привыкли видеть по другим источникам. Является ли это отражением тогдашней объективной действительности или это не совсем удачное упрощение картографа – пока не ясно. В общем, эта вторая карта (по нашим краям) для своего времени достаточно актуальна и явных анахронизмов не содержит. Жаль только, что нет ее хорошей копии…

Рис.7.34. А) «Карта, представляющая Азовскую и Новороссийскую губернии с показанием смежных к оным земель, сочинена 1778 года месяца сентября»; Б) Генеральная карта Новороссийской и Азовской губерниев, с показанием разделением оных на уезды и смежности с оными других губерний и протчих земель. Сочинена 1778 года сентября <пропуск> дня».

Кратко упомянем еще копию 1781 года с работы «Карта полуденной страны империи Российской, означающая Наместничество - Астраханскую, Азовскую и Новороссийскую губернии, Донскую землю, Крым и Кубань с пограничными к оным землям и государствами. Сочинена в Херсоне, 1779 года». И опять автор карты покуражился над очертаниями Азовского моря... В целом данная карта захватывает огромную территорию, поэтому Азовская губерния показана на ней достаточно упрощенно, она даже не разбита на уезды. Здесь мы опять видим дорогу на Таганрог проходящей через междуречье Кальмиуса и Кальчика в нашем Ильичевском районе, здесь же показан и город Павлоград (как на более ранних картах). На Волчьей мы видим притоки с названиями Лосовая (Лозовая?) и Болосовая (на месте реки Солоной). Там же показан и город Мариенполь. И еще один город Мариенполь показан на Самаре, в районе впадения в него крупного неподписанного левого притока (скорей всего, реки Бык). Не, я, конечно, вроде встречал документы, что еще до решения о строительстве Мариенполя на Волчьей это название подумывали дать Белевской крепости, так что это название долго искало себе место на карте. Но на Самаре?!! А тут, скорей всего, произошло следующее. Если внимательно посмотреть предыдущую карту (рис.7.34б), то на ней именно в этом районе нанесена крупная надпись «Мариенпольский уезд». Так что, вероятно, «самарский Мариенполь» - это просто оторвавшаяся часть названия уезда. Бывает и такое на картах…

Следующей упомянем знаменитую и распространенную карту Азовской губернии Исленьева 1782 года (рис.7.35). Она есть в русском и в латинском вариантах. Честно говоря, руки бы отрывать за такие карты да вставлять в… Впрочем, гусары, молчать! Опять безбожно изуродованное Азовское море (ну были же уже в то время его нормальные карты!), приморский уезд еще называется Павлоградским, причем город у Кальмиуса вообще не показан, а более северный уезд – Мариенпольский, с соответствующим городом на реке Волчья. Для 1782 года (когда уже два года как существовал греческий Мариуполь!) эта карта сильно устарела и являлась откровенным браком. Даже смотреть на это убожество больше не хочется! А придется…

Рис.7.35. Карта Азовской губернии Исленьева 1782 г. (русский вариант)

От того же 1782 года хотелось бы упомянуть еще одну карту, на которой показаны земли Войска Донского со спорными территориями с соседними губерниями. Но это нам, как мариупольцам, не слишком интересно. А вот что интересно, так это то, что на ней показаны (и частично подписаны) хутора в юго-западном углу земель этого Войска. И на левом, донском берегу Кальмиуса мы видим хутора Косогорова (поправка - Косоротова), Вилигуры и Караулова. Косоротов и Караулов – это донские казаки, одними из первых устроившие свои хутора в этом углу Войсковых земель. А вот Вилигура – это из другой оперы, из «Запорожца за Кальмиусом». То есть – это тот самый хутор, где доживал свой век последний местный запорожский полковник Петр Велегура, когда-то увезенный закованным под арест донскими казаками. А здесь он, отпущенный после следствия, жил себе спокойно, получив еще и звание армейского капитана, да еще и поучаствовал в 1791 году в подписании «петиции» по поводу судьбы местной Магдалининской церкви. А где именно он тогда жил – можно уточнить по картам Шуберта XIX века, на которых на западе нынешней Гнилозубовки показана Вилигурина балка. По этому поводу я приношу свои искренние извинения нашим национально-сознательным историкам, что поломал им такую красивую историю о героически сгинувшем в кровавых лапах Мордора последнем местном полковнике. Ну, бывает! Постараюсь больше ничего своими шаловливыми ручками не трогать… :)

Рис.7.36. Фрагмент карты Войска Донского 1782 года.

Ну и приведу еще, до кучи, «Геометрический Генеральный план Мариупольского уезда Екатеринославского наместничества», 1784 г. Не за информативность, а просто за его исключительную красоту. Я даже ничего комментировать по нему не буду, не надо бояться.

Рис.7.37. Геометрический Генеральный план Мариупольского уезда Екатеринославского наместничества, 1784 г.

Ну и напоследок, чтобы малость разгрузить замороченные мозги уважаемого Читателя, могу предложить или еще раз вспомнить Митхуна Чакраборти, или могу рассказать еще один картографический анекдот. Что, не надо Митхуна? Ну, как скажете. Я предлагал…

Так вот, с некоторых пор обратил внимание, что на некоторых и буржуйских, и русских печатных картах 1770-х годов у устья Среднего Еланчика показывается поселение с названием Koiwa/Коива (как, например, на рис.7.38), или Койва, как на отвратительной карте Исленьева. Это название было не знакомо нашему краеведению. Открытие? Готовить дырочку для ордена? Но потом закрались некоторые сомнения, так как по другим источникам (в том числе и рукописным картам) ни наличие здесь в это время поселения, ни такое название никак не фиксируется. К счастью, удалось докрутить тему. Оказалось, что это остаточный фантом, образовавшийся от исходной надписи «Кривая коса». Скорей всего, первым промахнулся кто-то из буржуйских авторов, не знакомых с русским языком, который принял кириллическое «р» с маленьким хвостиком за «о», ну а потерять второе незнакомое слово – было еще легче. «Крива коса» -> «Koiwa». А потом ему оставалось только осмыслить этот оставшийся кусочек как название поселения и куда-нибудь его прилепить. Ну а затем и некоторые наши картографы бездумно собезьянничали это место у забугорных авторитетов. Конечно, я не могу доказать, что се было именно так, но эта версия лично мне нравится больше, чем другие.

Рис.7.38. Пример карты с Коивой.

Частный вывод. Этот краткий этап длиной всего в несколько лет стал последним переходным мостиком уже к нормальной административной жизни в наших краях и к правильным топографическим съемкам, которым уже не только никто не пытался мешать, но, наоборот, они всячески поддерживались властями. Так что уже к концу XVIII века абсолютное большинство карт (даже рукописных) стали гораздо более реалистичными и точными, чем в предшествующее время. А примерно в первой трети следующего XIX века качество карт окончательно вышло на общеевропейский уровень и более уже не падало. Там тоже есть свои герои «невидимого фронта», свои достижения (и ошибки). Но это время окончательно выходит за рамки «моего» времени. Поэтому я и закругляю свой, и так подзатянувшийся, рассказ об истории картографического освоения Северного Приазовья на этой ноте, чтобы взяться за новый проект, уже нетерпеливо постукивающий копытцем за углом. Спасибо Вам, уважаемый Читатель за внимание! По крайней мере, если Вы читаете эти строки, значит, точно дочитали аж досюда, верно?

Фух! Мне одному сейчас хочется закурить? А ведь есть еще и «Заключение»…

При использовании материалов с данного сайта ссылка на него не обязательна, но желательна : )